– Ты даже не хочешь поздороваться со мной? – с шутливой укоризной произнес Лайонел и тут же обратился к Элеоноре, по-сыновьи целуя ее в щеку: – Доброе утро, мамочка! Должен сказать, вчерашний ужин был превосходным!
Гаррик был раздосадован тем, что Лайонел явился как раз в тот момент, когда они с матерью говорили об Оливии, и не скрывал досады.
– Спасибо, дорогой! – рассеянно поблагодарила Лайонела Элеонора.
– Сегодня утром ты прекрасно выглядишь, мамочка, – продолжал рассыпать комплименты Лайонел. – Похоже, крепкий ночной сон вернул тебе свежесть и хорошее настроение.
Сам он явно пребывал в превосходном расположении духа.
– Я смотрю, ты и сам в отличном настроении, – хмыкнул Гаррик, с неприязнью глядя на Лайонела. – Полагаю, должно быть наоборот.
– Почему? – нахмурился Лайонел.
– Потому что я не собираюсь отдавать концы.
– Но я только рад твоему выздоровлению, Гаррик! – возмутился Лайонел. – Разве я не доказал тебе свою преданность? Я был твоим секундантом на дуэли. Я заботился о тебе почти все время, пока не приехал доктор. Боже праведный, что еще я мог для тебя сделать?
У Гаррика сами собой сжались кулаки, щеки побагровели от гнева.
– Дорогой, не надо, – прошептала ему Элеонора, нежно гладя младшего сына по щеке. – Ты еще очень болен. Прошу тебя, успокойся! Волнение лишь замедлит твое выздоровление.
Потом она повернулась к Лайонелу и проговорила тоном, не допускавшим возражений:
– Я не хочу, чтобы вы сейчас выясняли отношения!
– Мама, конечно же, права, – тотчас улыбнулся Лайонел. – Не стоит нам сейчас ссориться. – И неожиданно добавил: – Графиня находится в Эшбернэме.
Гаррик затаил дыхание.
– Это всем известно, – снова улыбнулся Лайонел.
Гаррику нестерпимо хотелось спросить, с ней ли Анна, но он сдержался и только во все глаза смотрел на Лайонела.
– Знаешь, у меня есть отличная идея, – сказал тот. – Почему бы мне не навестить ее от твоего имени? Буду счастлив послужить твоим посыльным, Гаррик.
Его улыбка теперь напоминала хищный оскал волчьих зубов, и в Гаррике снова заговорила бешеная ненависть.
– Мне не нужен посыльный, – сквозь зубы процедил он.
– Ну, тогда я по крайней мере сообщу ей, что ты уже выздоравливаешь и твоя жизнь вне опасности, – бодро отозвался Лайонел, направляясь к выходу. У самых дверей он остановился и многозначительно прибавил: – Она ведь так волнуется за тебя!
С этими словами он коротко поклонился и вышел.
В комнате воцарилось тягостное молчание.
Гаррик представил себе, как Лайонел явится в Эшбернэм, в то время как он, Гаррик, прикован к постели в Стэнхоуп-Холле. Черт побери!
– Гаррик, прошу тебя, не надо так расстраиваться, – мягко сказала Элеонора, встревоженно глядя на бледное, покрытое испариной лицо сына.
– Оливия во власти жестокосердного тирана, а я ничего не могу сделать! – вырвалось у него.
– Но ведь графиня – жена этого, как ты говоришь, жестокосердного тирана! – возразила мать.
Гаррик бессильно откинулся на подушки. Его душила ярость, мучила усилившаяся боль в боку.
– Для всех нас сейчас гораздо важнее то, что ты жив и потихоньку выздоравливаешь, – заставила себя улыбнуться графиня.
Это и впрямь важно, потому что, только оправившись от ран, он сможет защитить Оливию и выяснить наконец всю правду о Лайонеле.
– Интуиция подсказывает мне, что он самозванец, – тихо сказал он матери.
– Что? – побледнела Элеонора.
Схватив мать за руку, Гаррик лихорадочным, срывающимся шепотом произнес:
– Мама, он очень похож на тебя и на отца, он очень много знает о нашей семье, но неужели ты, как мать, не чувствуешь, что это не Лайонел?
– Но ты-то почему так в этом уверен? Тебе удалось что-то разузнать о нем? – едва слышно отозвалась Элеонора.
Ее слова показались ему странными, но он решил пока что не вдаваться в размышления.
– Я хочу знать твое мнение, – настойчиво повторил он, взяв мать за руку.
Ее глаза расширились не то от удивления, не то от испуга.
– Мое мнение? – дрожащим голосом переспросила она, словно Гаррик просил ее о чем-то невозможном.
