— Нет! Нет, вы обещали. Мы обе пообещали! Мы пообещали Анне, что унесем эту тайну с собой в могилу. Нет! Пообещайте мне сейчас. Пообещайте, что никогда ни слова не скажете Тайрелу. Пообещайте никогда не говорить ему, что Нэд его сын!
Элеонор уставилась на нее.
— Тетя Элеонор!
— Обещаю, — медленно произнесла она. — Но, Лизи, это гладко не пройдет, могу тебя в этом уверить. Обман вышел из-под контроля.
Лизи отступила. К сожалению, она знала, что ее тетя права.
На следующий день Лизи, Джорджи и Нэд сидели в спальне Лизи. Сестры устроились на полу с малышом, который играл с солдатиками и маленькими игрушечными лошадками. Джорджи строила военный городок, чтобы разместить игрушки из папье-маше, и на полу царил беспорядок.
— Нэд? Ты можешь поставить солдатиков внутрь, — подбодрила она.
Нэд ослепительно улыбнулся ей и кинул солдатиков в крепость.
— Это не то, что я имела в виду, — проговорила Джорджи с улыбкой. — Внутрь. Он может спать внутри, — сказала она, выпрямляя упавшее строение.
— Джи, — гордо сказал Нэд. — Джи!
Лизи улыбнулась им; ей все еще было нехорошо от ужаса, который она испытала и от которого не могла оправиться после вчерашней встречи в Лимерике, и пугающего совета Элеонор. Она встала и бесцельно прошлась по комнате. Настроение ее было гнетущим и унылым, как холодный туманный день. Лизи услышала звук приближающейся кареты; интересно, кто приехал? У нее не было ни малейшего желания выходить к гостям одной или с Нэдом — не сейчас.
Джорджи, вероятно, подумала то же самое, так как она сказала:
— Сегодня я не хочу никого развлекать.
— Хорошо. — Лизи попыталась улыбнуться ей. — Я тоже!
Джорджи выпрямилась, все еще сидя на полу поджав ноги, и решительно посмотрела на Лизи:
— Ты такая грустная. Лизи. Хочешь говорить об этом?
Лизи подошла к окну, повернувшись спиной к сестре.
— Или даже ты хочешь поговорить о нем?
Лизи вцепилась в подоконник. Окно было слегка приоткрыто, и в комнату проникал чудесный легкий июньский ветерок. Она отчаянно хотела поговорить о Тайреле.
— Я не знаю, что делать, — с болью сказала она.
Джорджи встала, отряхивая свое кремовое платье.
— Лизи? Он проявляет к тебе интерес.
Лизи обернулась:
— Это невозможно!
— Почему ты это отрицаешь? В конце концов, он дал тебе этого ребенка. Видно же, что его интерес не ослаб.
Лизи покачала головой, сердце у нее в груди забилось с невероятной силой. Она все еще была по уши влюблена в Тайрела де Уоренна, и всегда будет, но боялась его, как не боялась ни одного человека.
— Почему… почему ты думаешь, что он проявляет интерес?
Джорджи почти рассмеялась:
— Суди сама! Он хочет прийти в гости. Он не мог оторвать от тебя глаз. Его взгляд временами был откровенно похотливый. Было видно, что он зол на тебя, а такой жар по меньшей мере вызывает интерес. Может, ты как-то неуважительно к нему отнеслась?
— Я не видела его с Хеллоуина 1812 года! — воскликнула Лизи. — Полтора года прошло, нет, даже больше!
— Может, он знает, что у тебя от него ребенок? — предположила Джорджи.
Лизи грустно повернулась к окну:
— Нет.
Внезапно она подумала, имеет ли право сказать Джорджи, что Нэд — ребенок Анны, а не ее. Она была нужна ей как союзник, так же как и Элеонор. И ей так надоело лгать. Но она пообещала Анне, что никогда не выдаст этот секрет. И Анна сейчас счастлива. Из ее недавнего письма было понятно, что вскоре у них будет пополнение. Кажется, она очень любила Томаса.
Лизи увидела знакомую тучную фигуру, спускающуюся из кареты, запряженной одной лошадью, внизу, во дворе. Она застонала:
— Джорджи! Эта жаба, то есть твой жених, мистер Гарольд. Несомненно, он слышал новости.
Джорджи лишь кивнула. Ее щеки залились румянцем.
— Должно быть, он пришел отменить нашу помолвку.
Ее лицо не выражало ничего.
— О, я очень на это надеюсь!
Лизи подбежала к Джорджи и обняла ее, взволнованная оттого, что Джорджи наконец-то будет свободна. Хоть одна яркая сторона ее затруднительного положения.
И Джорджи начала улыбаться.
— Я так старалась быть стойкой, — прошептала она. — О, Лизи, хотя бы одна хорошая вещь будет от твоего позора! Сказать по правде, я бы предпочла остаться старой девой, чем выходить за мистера Гарольда.
— Я знаю, — широко улыбнувшись, сказала Лизи. — Сейчас иди. Нахмурься от печали и, когда он порвет с тобой, пусти слезу!
— Да! — Джорджи сделала серьезное лицо. — Да, я очень печальна, так как знаю, что будет.
Затем она улыбнулась снова:
— О, слава богу! — и выбежала из комнаты.
Лизи решила, что Нэду пора спать, так как он выглядел сонным и сейчас играл с пауком, которого нашел на полу. Поругав малыша, она уложила его в кровать. Он не протестовал, улыбаясь ей, когда она накрывала его шерстяным одеялом. Его ресницы, длинные, черные и густые, как у его отца, опустились, и он сразу же заснул.
На ум пришел образ Тайрела. Она почти чувствовала его присутствие в комнате.
Как же Лизи хотелось знать, что ей делать.
Стараясь не думать, она вернулась к окну, ожидая увидеть, как уезжает мистер Гарольд. Но спустя около четверти часа его все еще не было видно, и она стала беспокоиться о Джорджи. Разрыв помолвки занял бы минуту или две, особенно если учесть то, что мамы не было дома и она не могла продолжить встречу с истериками. Что занимает у него так много времени?
Пока она стояла у окна, к Рейвен-Холлу приблизились два наездника.
Ей сразу стало неуютно. Кто же мог приехать верхом? Любой визитер, которого они могли ожидать, приехал бы в карете.
Она открыла окно пошире, когда наездники подъехали ближе на двух очень красивых лошадях. Одна из них была вороная с белым, другая — гнедая с белой звездочкой на лбу. Она сразу же узнала вороную, лошадь принадлежала Рори.
Лизи застыла, переводя взгляд с лошади Рори на вороную и ее наездника. Она не могла ни с кем спутать более крупного из наездников.
Он сказал, что навестит ее через неделю. Прошел всего один день!
Видно, что его интерес не исчез.
Ее сердце бешено забилось. В другое время она все отдала бы, лишь бы Тайрел пришел к ней в гости. Но не сейчас, когда его сын спит в кровати в ее спальне!
Лизи видела, как мужчины грациозно спешились. Они подошли к парадным ступенькам дома и скрылись из вида.
Она прижалась к окну. Зачем он пришел? Что ему нужно?
Она никогда не забудет ту властность или тот взгляд, которым он на нее смотрел, когда говорил с
