— Я тоже рада увидеть их, но также беспокоюсь. Мы не видели папу с того ужасного дня в Уиклоу.
Лизи обернулась. Она уже волновалась о своей встрече с отцом и очень не хотела говорить об этом.
Она регулярно писала родителям, и ни разу ни отец, ни мать не упомянули тот ужасный день, когда папа заявил, что отказывается от нее. Кроме того, мать казалась теперь очень популярной и редко проводила вечер в Рейвен-Холле без компании. Графиня продолжила приглашать ее в «Адар», когда там бывала. Письма папы были мягкими. Лизи молилась, чтобы все забыли о том дне.
Она переписывалась и с Анной. Письма Анны всегда были одинаковыми, полными подробностей ее счастливой жизни в дербиширском обществе и в браке. Разумеется, она никогда не вспоминала прошлое, и Лизи не хотела, чтобы она это делала. Лизи была благодарна, что Анна счастлива и любима — вообще, она ждала ребенка весной. Но Лизи всегда было сложно писать ответ.
Да и что она могла написать? Не делиться же с сестрой подробностями ее жизни. Лизи спрашивала себя, слышала ли Анна о ее связи с Тайрелом. Конечно, сейчас это не имело значения, поскольку все закончилось. Поэтому она писала, как замечательно проводит время, гуляя по парку в Глен-Берри, и о поспешности их переезда в Лондон. Она рассказала Анне, как Джорджи восторгается житьем в городе, добавив несколько анекдотов, которые могли бы развлечь ее сестру.
Но Анна читала между строк. Ее последнее письмо было слишком личным для успокоения.
«Но как насчет тебя, Лизи? Ты никогда не пишешь о себе! Я хочу, чтобы ты была счастлива, и постоянно о тебе беспокоюсь. Пожалуйста, расскажи мне, ты любишь город так сильно, как Джорджи?»
Анна приглашала ее в Дербишир этим летом, вместо того чтобы возвращаться в Глен-Берри или Рейвен-Холл.
«Я думаю, тебе здесь понравится, потому что это самое красивое место Англии! И тебе не будет скучно, так как у нас много посетителей и у Томаса есть много красивых друзей-холостяков. Пообещай, что ты приедешь, Лизи, я ведь так по тебе скучаю».
Лизи еще не ответила. Она очень хотела навестить Анну в будущем, но ее раны оставались слишком свежими, чтобы думать о таком визите сейчас, особенно когда Анна собиралась свести ее с одним из друзей Томаса. У Лизи не было иллюзий. Ее репутация была такой, что она никогда не сможет выйти замуж. Даже если ее репутация и позволит ей выйти замуж, она не сомневалась, что не разлюбит Тайрела. Не может быть никого другого для нее.
В гостиную вошла Элеонор. Лизи была рада отвлечься от своих размышлений.
— Что вы думаете? Вам нравится украшение коридора? Должна признаться, это по большей части изящное рукоделие Джорджи.
— Гостиная выглядит празднично, — улыбнулась Элеонор.
Она была, как всегда, великолепно одета, в черном платье и с большим количество бриллиантов, чем у герцогини. Лизи никогда не забывала, что во время сильной нужды Элеонор встретила ее с распростертыми объятиями, отказываясь помнить обиды.
— Ваши родители здесь. Я видела, как их карета подъезжает. — Она улыбнулась обеим девушкам. А затем повернулась к Лизи: — Это ты сделала тот ромовый пирог с изюмом, который я видела в кухне?
Лизи кивнула.
— Прошлым вечером, — призналась она. — Это папин любимый.
Элеонор дотронулась до ее щеки.
— И во сколько это было? В полночь? В два часа ночи? В три?
Лизи отвела взгляд. Она начинала ненавидеть ночь. В те темные часы на нее нападало одиночество, воспоминания и любовь к Тайрелу и ребенку. Если она засыпала, ей снились сны, чудесные живые сны. Иногда он занимался с ней любовью, иногда смеялся с ней, иногда держал ее или дразнил. Нэд часто был с ними, и они были одной семьей. Пробуждение от таких снов очень болезненно. Момент полного понимания — что она в Лондоне, нелюбима и одна — подобен повороту кинжала в ее груди.
— Ты очень худая, — проворчала Элеонор, — и гулянье по холлу всю ночь не поможет.
Лизи знала, что похудела на один или два размера, поскольку все платья были ушиты. Но ей стоило лишь взглянуть на свою полную грудь, чтобы знать, что она не привидение. Она улыбнулась тете:
— А вы слишком волнуетесь. Не ругайтесь.
Но Элеонор понизила голос, передав ей письмо.
— Только что пришло, — с неодобрением сказала она.
Лизи увидела марку, и ее сердце забилось от возбуждения. Письмо было из Ирландии. Она перевернула его другой стороной и увидела печать графини.
— Лизи, я не думаю, что эта переписка поможет, — сказала Элеонор.
Лизи посмотрела на нее:
— Я должна знать, как дела у Нэда.
— У него все хорошо. У него все очень хорошо. Я действительно думаю, что ты должна настоять на том, чтобы графиня тебе больше не писала.
— Я скучаю по нему, — просто сказала она.
Она не допустит вмешательства в ее переписку с графиней.
— Ты должна оставить все как есть, — твердо произнесла Элеонор. — Дорогая, а иначе ты просто не сможешь строить свою жизнь.
Лизи улыбнулась тете:
— Я строю свою жизнь, тетя Элеонор. Мы переехали в город, мы проводим вечеринки, и я добровольно работаю в госпитале Святой Анны, — ответила она. Она работала там несколько недель, посещая больных женщин и детей днем и ночью. — На самом деле я очень занята.
Элеонор вздохнула.
Раздался звонок в дверь, и Лизи быстро отвернулась от своей тети. Подойдя к двери гостиной, она смотрела, как Леклерк впускает посетителя. Там стоял Рори Макбейн, выглядевший ослепительно.
Лизи удивилась, так как ожидала увидеть своих родителей. Он держал сумку, в которой, очевидно, были подарки к Рождеству.
Лизи улыбнулась. Ей всегда очень нравился Рори. Он был таким остроумным и таким очаровательным, не говоря о его красоте. Она не видела его с прошлого лета, когда он бьш подавлен из-за ее ужасной лжи. Но с тех пор изменилось так много. Лизи была действительно рада видеть его и прошла вперед, надеясь, что он простил ее и они могут забыть о прошлом.
— Рори! Как чудесно видеть тебя… С Рождеством, — мягко произнесла она.
Рори положил сумку и поклонился:
— Привет, Лизи. — Он выпрямился и окинул ее взглядом, не улыбаясь. — Давно не виделись. С Рождеством.
И в его глазах был невысказанный вопрос, который Лизи поняла. Он сожалел об их ссоре так же, как и она. Она облегченно улыбнулась:
— Спасибо, что навестил.
Он улыбнулся в ответ:
— Как я мог не навестить моих любимых родственников?
— О, ты по-прежнему самый галантный джентльмен!
И, взяв его руки в свои, она рассмеялась. Звук ее удивил, и она поняла, что в первый раз смеется искренне с тех пор, как покинула Ирландию.
Но он больше не смотрел на нее и смотрел куда-то за спину Лизи.
— Я очень надеюсь, что это значит, что ты скучала по мне, — пробормотал он.
Лизи оглянулась, не отпуская его рук. В дверях стояли Элеонор и Джорджи. Элеонор сияла от восторга видеть своего племянника. Лизи отвернулась, прижав его к себе, ощущая на себе напряженный взгляд сестры.
