необходимо развернуться. Дороги через проходы извилисты и на больших участках прорублены в горах через их склоны. Когда заходишь в атаку на танк или грузовик, то нужно помнить о скалах, которые возвышаются повсюду. Когда на один участок вылетает две группы, есть риск, что они неожиданно налетят друг на друга из-за скал. Горы представляют большую опасность, чем зенитный огонь, так что угрозой с их стороны нельзя пренебрегать. Русские поняли, что зенитная артиллерия не должна сопровождать конвои, поскольку мы можем совершенно неожиданно вылететь из-за гор, и потому разместили зенитки на склонах гор. Истребители нам почти не мешают. Неужели русские столь медленно осваивают румынские аэродромы? Вряд ли, поскольку у русских много линий снабжения и в их распоряжении есть аэродромы в Бузэу, Романе, Текуче, Бакау и Силистре, которые отлично расположены и вполне могут использоваться для боевых действий. По всей видимости, иваны не имеют склонности к полетам в горах; мне они кажутся особенно неуверенными при пилотаже на малой высоте в долинах, поскольку здесь часто путь преграждает внезапно появившаяся гора. Два года назад с подобным я часто сталкивался в долинах и горных проходах Кавказа.
В это время я получаю приказ принять на себя командование полком и сдать мою 3-ю эскадрилью. Командование 3-й эскадрильей принимает лейтенант Лау. Он служит в ней еще с Греции, со времен битвы с британским флотом; там лейтенант весьма отличился. После первой фазы русской кампании его перевели на штабную работу, а теперь он возвращается обратно на фронт. Повышение не влияет на мои возможности совершать вылеты; в распоряжении штаба полка находятся все исправные самолеты, так что я могу летать с любым подразделением в любое время.
Однажды в начале сентября я рано утром вылетаю с моей 3-й эскадрильей; 2-я летит за нами в качестве сопровождения. Сам я направляюсь к Ойтозскому проходу на самолете с противотанковыми пушками. Положение плохое, и я решаю совершить сюда еще один вылет, но на «Fw-190», пока другие самолеты готовятся к следующему вылету. Лейтенант Хофмайстер тоже готов взлететь; он сопровождает меня в качестве разведчика.
Мы летим обратно к Ойтозу, производим атаки с низких высот и изучаем общее положение в нашем секторе. Я возвращаюсь буквально без капли горючего и без единого патрона к нашему аэродрому, когда вдруг вижу сорок поблескивающих серебром самолетов, летящих на той же высоте, что и я. Мы сближаемся. Нет, ошибки нет – это американские «мустанги». Я говорю Хофмайстеру:
– Ты должен немедленно приземлиться.
Я выпускаю шасси, закрылки и приземляюсь, пока «мустанги» не развернулись, чтобы пойти в атаку. Вынужденная посадка – всегда нервное дело, поскольку в это время самолет совершенно беззащитен и ничего нельзя сделать до самого последнего момента, когда машина не остановится. Хофмайстер, по- видимому, оказался не столь удачлив, как я, – он куда-то пропал. Мой самолет все еще бежит по земле, когда я вижу над собой заходящие для атаки «мустанги» – один из них идет прямо на меня. Я поспешно откидываю фонарь – хотя самолет еще движется со скоростью примерно 50 километров в час, – перебираюсь на крыло и спрыгиваю на землю. Я лежу плашмя, когда «мустанг» открывает огонь. Мой самолет, продолжая двигаться вперед, загорелся с первого же захода. Я рад, что меня в нем нет.
У нас на нашем аэродроме не было противовоздушной артиллерии, поскольку никто не ожидал, что нас придется переводить сюда. Из-за бомбежек производительные возможности настолько сократились, что мы уже не в силах защитить все наши аэродромы. Враги, имевшие неограниченные запасы в своем распоряжении, могут установить зенитки на каждом углу. Мы, к несчастью, на это не способны. «Мустанги» рассредоточиваются над аэродромом и начинают методичное, как в мирное время, упражнение в стрельбе. Моя эскадрилья, которую требуется заправить бензином и пополнить бомбами, в это время находилась на земле. Множество транспортных самолетов, которые доставляют боеприпасы, бензин и бомбы, совершенно открыты. Пригодные для использования самолеты стоят в импровизированных ангарах в лесу, и в них трудно попасть. Но ремонтируемые и транспортные самолеты с бомбами и бензином летят на воздух; «мустанги» уничтожают все, что видят их пилоты. Меня охватывает ярость, но мы не в силах нанести ответный удар. Весь аэродром покрывается дымом. Сквозь него видны горящие истребители. В этой сумятице можно подумать, что наступил конец света. Хоть звучит и абсурдно, но мне захотелось заснуть: ведь когда я проснусь, все уже кончится. Если парень, который приближается ко мне на своем самолете, меня убьет, то пусть это произойдет во сне.
Пилот «мустанга», который поджег мой самолет, по-видимому, заметил, что я лежу на земле неподалеку. Возможно, он видел, как я выбирался из машины. Так или иначе, но он делает на меня заходы снова и снова. Должно быть, не может четко разглядеть меня в прицел. Желая проверить, жив ли я после его атак, он спускается на высоту 4–5 метров, чтобы разглядеть меня. Я лежу неподвижно на животе, только немного поворачиваю голову, чтобы бросить на него взгляд из-под полуопущенных век. После каждого захода в меня летят песок и земля от пуль, ввинчивающихся в землю справа и слева. Попадет ли он в меня в следующий раз? Но бежать нельзя – тогда он не отстанет от меня наверняка. Остается лежать; это время кажется мне вечностью. Но вот, похоже, он израсходовал патроны, поскольку, пролетев прямо надо мной, улетает прочь. Его коллеги тоже использовали свои боеприпасы, и надо признать, очень успешно. Самолеты строятся в боевой порядок над аэродромом и летят прочь.
Наш аэродром представляет собой ужасную мешанину, особенно с первого взгляда. Первое, что я делаю, – это ищу лейтенанта Хофмайстера. Его самолет лежит на краю аэродрома – должно быть, лейтенант промедлил и его подбили при посадке. Лейтенант ранен; одну ногу придется ампутировать. Пятьдесят самолетов горят и взрываются на летном поле. К счастью, только несколько из пригодных для использования самолетов, укрытых в ангарах, подверглись налету. Когда я посещаю каждое подразделение, мне сообщают, что наземный персонал, как было приказано, вел непрерывный огонь из стрелкового оружия – пистолетов-пулеметов, винтовок, пулеметов и револьверов. Около аэродрома лежало четыре «мустанга». Учитывая, что у нас не было зенитных орудий, это можно было считать превосходным достижением. Для «мустангов» наш аэродром не стал легкой учебной целью. Через несколько дней к нам прибыла противовоздушная артиллерия, и столь же успешных рейдов у американцев больше не было.
На немецких самолетах часто летали румынские летчики, поскольку их подразделения получали немецкую технику. Сейчас на этих самолетах румынские опознавательные знаки, и они воюют на стороне русских. База румынских самолетов располагалась недалеко от нас. Поэтому мы потратили два дня на атаки с низкой высоты на аэродромы в районе Карлсбурга, Кронштадта и Германнштадта. Злые языки утверждают, что мы подражаем «мустангам» – они делали то же с нами раньше. Мы уничтожаем более 150 самолетов на земле и несколько в воздухе; по большей части это тренировочные и курьерские самолеты, но даже они служат на пользу румынских авиационных сил. Успех этих атак в большой степени зависит от силы сопротивления на земле.
Сражения в Румынии подходят к своему завершению. Советское наступление затопило всю страну, и теперь русские пробиваются к Венгрии везде, где это возможно. В настоящее время по Ротер-Турмскому проходу движутся, не соблюдая дистанцию, конвои в направлении на Германнштадт. Боевые вылеты против вторгнувшихся танковых колонн особенно тяжелы, поскольку эти колонны особенно хорошо прикрыты артиллерией. Во время одного из вылетов к северной части прохода 40-миллиметровый снаряд разбивает фонарь моей кабины, и я внезапно оказываюсь сидящим на открытом воздухе. К счастью, ни одного осколка в меня не попадает.
В тот же день офицер разведки сообщает, что почти каждый день слушает по радио пропагандистские передачи на немецком языке, главным образом рассказы о зверствах немецких солдат и призывы к партизанской войне. Передачи всегда начинаются со слов: «Говорит Кронштадт». Связавшись с штабом авиагруппы, я прошу разрешения на налет на радиостанцию. Мы делаем этот налет, но оказывается, что на следующий день ее уже починили. Придется всерьез взяться за этих провокаторов. Утром мы направляемся к Кронштадту – старому поселению трансильванских саксонцев. Город поблескивает прямо по курсу в утреннем тумане под первыми лучами солнца. Нам не требуется лететь к городу – станция выдает свое присутствие двумя своими мачтами, стоящими на главной дороге примерно в восьми километрах севернее. Между высокими мачтами стоит небольшое строение, нервный центр всего передающего организма. Когда я подлетаю ближе, готовясь к атаке, то вижу, как из двора этого здания выезжает машина. Если бы я был уверен, что именно пассажиры этой машины – те самые люди, что призывали партизан бить нам в спину, я бы потрудился их поймать. Машина исчезла в лесу, ее пассажиры могут наблюдать нашу атаку на передающую станцию со стороны. Спускаться слишком низко мне нельзя – мачты соединены кабелями, и я
