заходим на цель, после одного-двух снарядов пушки заклинивает. Я в ярости от бессилия. Русские танковые колонны идут в глубь Германии, и, когда мы идем в лобовую атаку, часто – при очень сильной противовоздушной обороне – орудие не делает ни одного выстрела. Порой хочется в приступе отчаяния обрушить самолет на танк. Мы атакуем снова и снова – но все бесполезно. Подобное происходит с нами в Шарникау, в Филене, во многих местах. Танки «Т-34» катят на запад. Иногда для того, чтобы взорвать танк, требуется всего один выстрел, но куда чаще одного-то и не хватает, самые ценные дни потеряны, поскольку мне не сразу дают достаточно людей для расчистки взлетной полосы. От сверхъестественного числа танков волосы становятся дыбом. Мы летаем по всем направлениям – даже если бы день был втрое длиннее, нам бы все равно его не хватало. Взаимодействие с истребительной эскадрильей в этом районе превосходное – она мгновенно реагирует на каждый свежий результат нашей воздушной разведки: «Передовые отряды противника в такой-то или такой-то точке». В совместной операции к востоку от Дойчкроны мы наносим Советам большой удар, и они несут значительные потери – как и севернее Шлоппе в лесном массиве. Когда танки входят в деревни, они обычно въезжают в дома и пытаются там спрятаться. Тогда их можно распознать только по длинному стволу – этот ствол принадлежит танковому орудию. Поскольку вряд ли немцы живут в доме, занятом танком, мы подлетаем к танкам сзади и стреляем в двигатель. Других методов поразить танк нет. Танк загорается и затем взлетает в воздух, вместе с обломками дома. Если экипаж еще жив, иногда он пытается увести танк под другое укрытие, но в этом случае танк обречен, поскольку по таким танкам можно стрелять в любое уязвимое место. Я никогда не бросаю бомбы на деревни, даже если это диктуется военной необходимостью, поскольку меня приводит в дрожь мысль, что я могу попасть в немецких жителей своими бомбами, в то время как они уже и так беззащитны перед русским террором.
Мучительно летать и сражаться над нашими собственными домами, мучительно видеть, как масса людей и техники затопила страну подобно наводнению. Мы – всего лишь валун на их пути, который чуть замедляет движение, но не способен его остановить. Дьявол играет сейчас в свою игру, и ставки у него – Германия и вся Европа. Бесценные силы тают, последний бастион мира рушится под напором красной Азии. Вечером мы устаем больше от осознания этого, чем от произведенных за день вылетов. Нас подкрепляет упрямое нежелание смириться с судьбой и решимость, что «это не должно произойти». Мне не в чем укорять себя за то, что не сделал все, что было в моих силах, и не пытался остановить пугающий призрак поражения.
Южнее нашего сектора положение выглядело очень мрачным. Угроза нависла над Франкфуртом-на- Одере. Потому ночью мы получили приказ передислоцироваться ближе к кризисному участку. Через несколько часов мы уже летим в район боевых операций Франкфурт – Кюстрин. На окраинах Франкфурта советское наступление уже продвинулось к Одеру. Дальше на восток окружен Кюстрин, и противник, не теряя времени, пытается, используя замерзшую реку, создать плацдарм в Гёритц-Райтвайне на западном берегу.
Однажды, подобно прусскому кавалерийскому генералу Цейтену тремя столетиями ранее, мы вступаем в сражение восточнее Франкфурта, у исторических мест. Здесь небольшие немецкие силы окружены советскими танками. Мы атакуем эти танки, которые загораются не сразу и пытаются уйти по открытой местности. Мы снова и снова атакуем их. Наши товарищи на земле, которые уже совсем было пали духом, кричат от радости и бросают в воздух винтовки и стальные каски и весьма неразумно бегут вслед ретирующимся танкам. После того как все танки захвачены, я пишу поздравления от себя и своих товарищей по полку и упаковываю их в контейнер, приложив к посланию немного шоколада. Сделав круг, я сбрасываю контейнер прямо у их ног. Вид этих благодарных, счастливых людей вдохновляет нас на новые трудные операции и дает новый импульс в усилиях по помощи нашим товарищам по оружию.
К несчастью, первые дни февраля очень холодны; во многих местах Одер промерз столь основательно, что русские способны переправиться через реку. Для надежности они кладут на лед доски, и я часто вижу двигающиеся по доскам машины. Но лед, по-видимому, не столь твердый, чтобы выдержать вес танка. Поскольку фронт на Одере до сих пор нестабилен и существует несколько брешей в линии обороны, где нет ни одного немецкого солдата, Советы успешно захватили несколько плацдармов – к примеру, один в Райтвайне. Наши танковые силы, которые были переброшены слишком поздно, столкнулись на западном берегу Одера с сильным противником, уже снабженным тяжелой артиллерией. Переправы с первых же дней имеют мощную противовоздушную защиту. Иван хорошо информирован о нашем присутствии в этом секторе. Мне приказывают день за днем вылетать на уничтожение мостов, чтобы задержать противника и выиграть время для выдвижения из тыла подкреплений и техники. Я отвечаю, что в настоящее время такие задачи не имеют смысла, поскольку Одер можно пересечь почти везде. Бомбы пробивают лед насквозь, проделывая сравнительно небольшие дыры, и это все, что мы можем сделать. Я хочу атаковать только распознаваемые цели по обеим сторонам реки – или пересекающие реку машины, – но не так называемые мосты, которых фактически нет. То, что на снимках с воздуха выглядит как мосты, на самом деле является всего лишь досками, заменяющими мосты. Если мы бомбим эти следы, иван просто объезжает их сбоку. Это становится мне ясно в самые первые дни, поскольку я пролетаю над рекой на низкой высоте бессчетное число раз и, кроме того, этот трюк мне уже знаком по Дону, Донцу, Днестру и другим русским рекам.
Потому я не подчиняюсь приказу и атакую настоящие цели на каждом берегу – танки, машины и артиллерию. Однажды присланный из Берлина генерал сообщает мне, что фотографии с разведывательных самолетов всегда показывают новые мосты.
– Но, – говорит он, – вы не докладываете, что эти мосты были уничтожены. Вы должны атаковать их.
– В общем и целом, – объясняю я, – они вообще не являются мостами. – И когда я вижу, как его лицо превращается в знак вопроса, мне в голову приходит неожиданная идея. Я говорю, что собираюсь отправиться в боевой вылет, и прошу его сесть позади, чтобы предоставить ему практические доказательства. Какое-то мгновение генерал колеблется, но, заметив любопытствующие взгляды моих младших офицеров, которые слышали мое предложение, соглашается. Я даю подразделению приказ атаковать плацдарм, сам же направляюсь к цели на низкой высоте и лечу из Шведта к Франкфурту-на- Одере. На некоторых участках мы встречаем довольно ощутимый огонь с земли, и генерал скоро признает, что мосты на самом деле являются следами машин. Он увидел достаточно. После приземления он доволен, что во всем убедился сам и может сделать соответственный доклад. А мы отправляемся на наши ежедневные вылеты. Однажды вечером рейхсминистр Шпеер привозит мне новое назначение от фюрера. Я должен составить план для его выполнения. Коротко он описывает план следующим образом:
– Фюрер планирует налет на плотины гидростанций, снабжающие промышленность вооружений Урала. Он хочет подорвать производство вооружений у противника, особенно танков. Это даст нам шанс воспользоваться передышкой. Вы должны организовать операцию, но вы сами не полетите, это фюрер повторял очень выразительно.
Я заметил рейхсминистру, что для подобной задачи требуются намного более квалифицированные люди, а именно из командования авиации дальнего действия, – они более компетентны в таких вещах, как навигация по звездам и так далее, в то время как меня учили на пилота пикирующего бомбардировщика, и потому у меня совершенно другие знания и опыт. Кроме того, мне должно быть оставлено право совершать вылеты, иначе я не смогу правильно инструктировать свои экипажи.
– Фюрер хочет, чтобы именно вы руководили операцией, – возразил Шпеер.
Я задаю несколько важнейших технических вопросов относительно типа самолета и вида бомб, которые нужно использовать в этой операции. Если задачу требуется выполнить срочно, может быть использован только «He-177», хотя полной уверенности, что он подходит для этой операции, нет. Единственной возможной бомбой, по моему мнению, является какая-нибудь разновидность торпеды, но и она предварительно должна быть испытана. Я совершенно отказываюсь от предложения использовать бомбы весом в одну тонну – я уверен, что этими бомбами ничего добиться невозможно. Я показываю рейхсминистру фотографии, сделанные в северном секторе Восточного фронта, где я сбросил две тонные бомбы на бетонные опоры моста через Неву и они не рухнули. Таким образом, надо вначале решить проблему с бомбой. Я также подвергаю сомнению мою способность спланировать выполнение этой задачи. Фюрер знает, что мой практический опыт лежит в совершенно иной области, и я не думаю, что он будет настаивать на том, чтобы я занимался этой задачей.
Я беру папку с фотографиями заводов, о которых идет речь, и с интересом их изучаю. Я вижу, что
