– Вчера вечером я искала вас и мне пришло в голову, что вы можете быть в своем кабинете.
Взгляд его смягчился, но ненадолго.
– Вместо вас я обнаружила там двух незнакомцев, которые поджидали третьего. Долго оставаться под окном я боялась: они могли заметить меня.
– Так вы утверждаете, что они встречались в моем кабинете? И вы испугались, что они увидят вас?
Он ей не верил. Либби не винила его. Все, что она узнала, казалось невероятным ей самой, а ведь она слышала каждое их слово и сама видела мужчин.
– А как вы считаете, капитан? Если бы вы задумали убийство такого известного человека, как Джеронимо, что бы вы сделали с тем, кто пронюхал о ваших планах?
– Вы слышали, как они говорили об убийстве? Вы не ошиблись?
– Своими ушами. Они встретились в вашем кабинете, потому что вы уехали. Кроме того, они сказали, что похороны Джеронимо станут последним представлением с участием апачей. Тут нет ошибки. Я пряталась под окном.
– Господи, Либби! – воскликнул он, ударяя ладонями по столу. Она аж подпрыгнула. – Зачем, черт побери, вас понесло туда? Если то, что вы говорите, правда, вас могли убить!
– Вы сомневаетесь? Вы считаете, что я все придумала? – перешла в наступление девушка, ногти впились ей в ладони.
– Нет, конечно. Зачем это вам? – Он пристально смотрел на нее, изучая ее реакцию.
– Действительно, незачем, – огрызнулась она, уловив обидный подтекст в его реплике. И ей страстно захотелось, чтобы он ушел, прежде чем до него дойдет, как сильно его слова ранили ее.
– Я сказала вам все, что мне известно. Теперь я хочу знать, что вы собираетесь предпринять?
– Предпринять? А что, по-вашему, я должен предпринять?
У нее перехватило дыхание.
– Я ожидала, что вы остановите их.
– Почему вы думаете, что я смогу помешать им, если, конечно, захочу?
Она испугалась, но сумела взять себя в руки и покачала головой.
– Я знаю вас, Джон. Вы никогда не позволите им убить Джеронимо.
– Позволить им? Проклятие, Либби, а к чему, по вашему мнению, я стремился последние шестнадцать лет?
Глава двадцатая
Либби застыла с широко открытым ртом. Ей не хватало воздуха.
Ярость, охватившая Джона, пошла на убыль, когда он увидел, в каком она состоянии. Фолк взъерошил волосы, сбросив ленту на пол кухни.
– Вы так не думаете, – заикаясь, произнесла она.
– Нет? Откуда такая уверенность?
– Я знаю вас.
– Вы ничего обо мне не знаете. Ничегошеньки.
– Я знаю, что вы не жестокий и не бессердечный.
– Как раз наоборот, а вам известно почему?
– Думаю, да. Я знаю, почему вы считаете себя таковым, но вы не такой на самом деле.
– Позвольте мне рассказать вам о себе, и тогда вы измените свое мнение. Мне было десять лет, когда Кочис, вождь апачей, со своей бандой напал на нашу ферму. На моих глазах индейцы расправились с родителями, а сестренку, которой было всего тринадцать, увезли с собой. Мне повезло, если можно так выразиться. Меня обменяли на виски и съестное. Я был мальчишкой, но поклялся, что настанет день, когда я выслежу апачей и заставлю их уплатить по счету.
Что она могла сказать ему?
Глядя на Фолка, она представляла себе пацаненка, пережившего трагедию, которому стоило закрыть глаза, как к нему тотчас являлись мать, отец и сестра.
Заметив жалость на ее лице, Джон тут же подавил боль, и на его губах заиграла презрительная усмешка.
– В тот день у серных источников удача не покидала меня. Я приглянулся отставному полковнику, который взял меня с собой. А потом началась война и он ушел воевать, а я остался дома с его женой. Полковник вернулся через четыре года. Без ноги. Мне пришлось отложить свою месть на целых шесть лет. Но моя боль всегда была со мной.
Когда мне исполнилось двадцать, полковник, воспользовавшись своими связями, – многие влиятельные люди были ему обязаны – добился для меня места в Военной академии. Он сказал, что так я скорее смогу отомстить индейцам. В семьдесят пятом я закончил учебу и попросился в Шестую кавалерийскую бригаду. Я служил в Нью-Мексико и в Аризоне, сражался под командованием Виторио, а в восемьдесят третьем принял участие в походе на Сонору. Это при мне Джеронимо и оставшиеся в живых предатели сдались Майлзу.
Он посмотрел на нее из-под насупленных бровей. И Либби выдержала его тяжелый взгляд. Она хотела узнать и узнала. На его долю выпало слишком много переживаний. Тем не менее, она не могла поверить, что сердце его окаменело. Ведь она чувствовала, как оно трепетало, когда они целовались. Несмотря на кровоточащую рану, душа его была открыта для любви.
