— И как же выглядит этот нож, Боджер?
— Странно выглядит, Грифт. Столовым ножиком его не назовешь. Один лорд все удивлялся, зачем было брать такой нож на бал.
— Много здесь происходит такого, что глаз не видит. Пусть королева говорит, что это несчастный случай, — я в гибели этого парня ничего случайного не вижу.
Лорд Мейбор расхворался не на шутку — одышка мучила его всю ночь.
К утру ему стало так худо, что послали за лекарями и священниками. Мейбор лежал, почти ничего не сознавая, и хватал ртом воздух. Он все время харкал кровью. Красная сыпь стала ярче, и кожа вздулась. Вокруг носа и рта образовались язвы, из которых сочились кровь и гной.
Лекари не могли понять, что за хворь одолела лорда. Ни с чем подобным они еще не сталкивались. Они сразу же сошлись на том, что это не оспа и не водяная горячка. Казалось, будто гортань и легкие обожжены изнутри. Лекари мрачно качали головами, не питая большой надежды. Потом предложили накурить в комнатах ароматным дымом, чтобы изгнать из легких Мейбора вредные соки.
Мейбор, который и без того задыхался, воспротивился курению и прогнал лекарей прочь. Тогда за него взялись священники, дабы миром и ладаном, святой водой и молитвами подготовить его к кончине.
— Вон, проклятые попы, — я еще не умер! — Мейбор повалился на подушки, кашляя и едва дыша, однако вид священников, шмыгнувших прочь, как крысы, все же доставил ему удовольствие.
Он спросил о сыновьях. Двое младших уехали на войну с хальками. Таков удел младших сыновей — либо они ищут славы в бою, либо утешения в религии. Мейбор радовался, что у него в роду нет попов.
Кедрак же пришел, сморщив нос от скверного запаха. Увидев отца, он попытался скрыть охвативший его ужас, но это плохо ему удалось.
— Что с вами, отец?
Мейбор, увидев лицо сына, велел Крандлу принести зеркало. Кедрак отнял у слуги осколок и не дал его отцу. У Мейбора не было сил настаивать.
— Отец, я только позавчера разговаривал с вами. Что случилось за это время?
— Не знаю, сын, — хрипло проскрежетал Мейбор.
— Уж не яд ли тому причиной?
— Его милость за праздничным ужином ел и пил то же, что многие другие, а я не слышал, чтобы кто-то еще заболел, — сказал Крандл.
Сын и слуга повернулись к больному, который зашелся в страшном приступе кашля. Когда кашель утих, простыни окрасились кровью.
— Что говорят доктора? — спросил Крандла Кедрак.
— Они не знают, чем страдает его милость. Посоветовали накурить здесь.
— Накурить! Рехнулись они, что ли? Он и так еле дышит.
В дверь тихо постучали, и вошла королева. Когда она увидела Мейбора, ее надменное лицо изменилось, и она застыла на месте.
— Что это, оспа? — спросила она Кедрака.
— Нет, ваше величество, — с поклоном ответил он. Королева, вздохнув с облегчением, подошла к постели. Видя удивленное лицо Кедрака, она объяснила:
— Ваш отец должен был утром явиться ко мне. Не дождавшись его, я пришла к нему сама. Вижу, его сразил тяжелый недуг. Что с ним?
Мейбор хотел сам ответить, но кашель помешал ему.
— Доктора не знают, ваше величество, — сказал Кедрак, торопливо оправляя волосы и одежду.
— Доктора! Все они дураки и чуть не залечили короля до смерти. Я пришлю к вам мою знахарку — она искусная травница, и если кто-то способен ему помочь, то это она. — Королева с состраданием посмотрела на Мейбора. — Болезни для меня не диво, но эта мне неведома. Не далее как вчера я говорила с лордом Мейбором, и он был в добром здравии. Не пожар ли стал причиной болезни?
— Нет, ваше величество, — почтительно вмешался Крандл. — Лорд Мейбор ушел с праздника еще до пожара.
Королева легонько сжала руку Мейбора.
— Сейчас я уйду, но я рада, что решила прийти. Тотчас же пришлю вам мою лекарку. Доброго вам дня. — Она кивнула Кедраку и вышла. В тот же миг Мейбор выхватил у сына осколок зеркала и дрожащей рукой поднес его к лицу. Увиденное вызвало у него припадок мучительного кашля.
Кроп всю ночь не смыкал глаз, сидя у ложа Баралиса, который то приходил в себя, то вновь впадал в беспамятство.
Когда первый свет проник в комнату, Баралис начал беспокойно метаться. Кроп, вскочив, увидел, что хозяин весь в поту и его бьет дрожь. Кроп пощупал лоб Баралиса — лоб был горяч. Кроп поспешил охладить его влажной тканью.
Ожоги, покрывавшие лицо и руки больного, начинали рубцеваться, и во многих местах виднелись пузыри.
Баралис стал бормотать слова, которых Кроп не понимал, и все никак не унимался, продолжая метаться в постели. Кроп испытывал страх, видя своего могущественного господина столь беспомощным. Кроме того, он боялся, что хозяин изнурит себя своими метаниями. Кроп пытался утихомирить его, осторожно прижимая к постели, укрывая простынями и тяжелыми одеялами.
Надо, чтобы хозяин поспал спокойно, тогда его силы восстановятся. А он все не утихает — его снедает какая-то душевная смута, не дающая покоя телу. Кроп решил, что хозяину надо дать снотворного зелья, чтобы погрузить его в более мирный сон. Слуга отправился в библиотеку и стал рыться в многочисленных бутылях — он не раз видел, как Баралис принимал снотворное по ночам, когда сон не шел к нему. Вот эта бутылка, пожалуй, — у нее на пробке сова. Кроп любил сов.
Он вернулся к ложу больного и своими большими неуклюжими руками влил немного лекарства между распухших губ Баралиса. Потом сел на свое место у изголовья и нащупал за пазухой свою коробочку. Кроп был счастлив, когда просто глядел на нее, — такая она была красивая, с крохотными морскими птицами на крышке. Кроп уселся поудобнее с коробочкой в руке, приготовясь просидеть около хозяина сколько будет нужно.
Глава 12
Таул стоял на палубе «Чудаков-рыбаков», глядя на темный сверкающий океан. До Ларна осталось два дня пути, и Таул не знал, что должен чувствовать по этому поводу: облегчение или страх.
— Эй ты! — крикнул ему Карвер, вырвав из задумчивости. — Чего это тебе вчера вздумалось накормить нас сырой репой? У меня чуть кишки ночью не вылезли.
— Это не от репы, Карвер, — заявил Файлер, подойдя к ним. — Это море наконец тебя доняло. Тому, кто родился в горах, ввек не стать настоящим моряком. Просто твоя истинная натура не сразу себя показала.
— Я родился не в горах, а в предгорьях, — с негодованием возразил Карвер. — А в море стал выходить, когда еще и на ногах-то не стоял. И никакой морской болезни у меня сроду не бывало. Это вот его стряпня меня доконала — кишки прямо взбунтовались. Ты гляди, парень: еще одно крошево из репы с пастернаком — и ты за бортом.
— Очень сожалею, что обед не пришелся тебе по вкусу, Карвер. Если кто-нибудь покажет мне, как растопить плиту, и принесет мне немного дровишек, я подам эту самую репу вареной.
— Не желаю я больше видеть репу на борту этого судна. И вообще никогда в жизни — тогда я умер бы счастливым. Сготовь что-нибудь приличное.
— Почему бы тебе тогда не наловить мне рыбы, Карвер?
— Терпеть ее не могу.
— Как это: ты плаваешь на судне под названием «Чудаки-рыбаки» и не выносишь рыбы? — веселился Файлер. — Твои предгорья, видать, были сильно высокие. В первый раз вижу моряка, который не ел бы рыбу.
Карвер готовил уничтожающий ответ, но тут другой матрос крикнул Таулу:
— Эй ты, тебя капитан зовет. Шевелись — он ждет у себя в каюте.
— Всыплет он тебе сейчас за твою репу, — пробурчал Карвер вслед Таулу.
Под палубой было очень тесно, а из-за низкого потолка Таул не мог выпрямиться во весь рост. Он
