постучал, получил позволение войти и оказался в крохотной темной каютке, уставленной книгами и освещенной тусклой масляной лампой.
Капитан, неприветливо взглянув на Таула, велел ему сесть и разлил по кубкам ром.
— Лучший ром в Обитаемых Землях, парень. Залпом его лучше не пить. Я не хочу держать ответ перед Стариком, если ты свалишься за борт.
— Мне кажется, вам хорошо заплатили за этот рейс, капитан, — заметил Таул. — Вас никто не принуждал. Вы сами согласились идти на Ларн.
Капитан, пропустив эти слова мимо ушей, отпил глоток и подержал ром во рту.
— Главное, что отличает хороший ром, — это не крепость, а мягкость. Только хороший ром имеет мягкость и густоту, скрывающие его истинную силу. Вот попробуй.
Таул сделал глоток, так и не поняв, слышал ли капитан его слова. Но ром мигом рассеял все его мысли. Непонятно, как капитан Квейн мог находить этот напиток мягким, — Таулу он обжег горло, как огонь. Капитан, видя это, улыбнулся.
— Первый глоток всегда ошарашивает. Попробуй еще раз, да не спеши — дай рому поплясать на языке.
Таул сделал второй глоток, просмаковав напиток, и на сей раз действительно ощутил, что ром мягок и густ, точно мед позднего лета. Он согрел рот, глотку и желудок, разгладил морщины на лбу.
— Ну вот, видишь. Однако не увлекайся — это крепкая штука. — Таул, вняв совету капитана, неохотно отставил кубок. — Ни один уважающий себя капитан не выйдет в море без четырех по меньшей мере бочонков рома на борту. Всем известно, что моряк может месяцами не видеть суши, неделями обходиться без свежей провизии, днями — без пресной воды, но попробуй урезать ему дневную порцию рома — и бунт на корабле обеспечен. — Глаза Квейна поблескивали в полумраке, и Таул не понимал, правду говорит капитан или шутит. Тот опять хлебнул рому и посмотрел на Таула изучающе. — Вот ты говоришь, что я пошел на Ларн по своей воле. Из этих твоих слов я заключаю, что ты не слишком хорошо знаешь Рорн. — Квейн подлил себе рому и продолжил: — В Рорне считаются с двумя людьми. О старом герцоге и его вельможах можно не вспоминать, и даже первый министр Гавельна ничего не значит. Истинной властью обладают только архиепископ и Старик. И лучше им не противоречить, если тебе жизнь дорога.
Так вот, когда ко мне приходит человек Старика и по-хорошему просит меня сделать ходку на Ларн, я не могу ему отказать. Никаких угроз, заметь себе. Мне даже платят хорошие деньги, меня рекомендуют нужным людям. Но им, как и мне, известно, что отказать я не могу. Попробовал бы я нарушить планы Старика! Мое дело зависит от моей репутации, от того, что обо мне говорят. Если прознают, что я отказал Старику в услуге, мне лучше будет отплыть на закат и более не возвращаться. — Квейн допил свой ром и посмотрел Таулу прямо в глаза. Тот начал понимать, что судил об этом человеке неверно.
— Право же, капитан, я не знал, в какое положение вы поставлены.
— Пойми меня правильно, парень. Я не против плавания на Ларн. Мне доводилось водить свой корабль по куда более предательским и мелким водам, чем к Ларну. Но Ларн — это не просто опасные воды. Моя команда наслушалась о Ларне всякого — такие о нем ходят рассказы, что волосы дыбом встают. Не знаю, правда это или нет, — мне главное то, как эти россказни влияют на моих людей. Им всем не по себе, хотя никто в этом не сознается, а моряк, у которого душа не на месте, — никудышный моряк. Вот что меня беспокоит, парень, а не сам остров. — Квейн снова подлил себе рому.
Таул начал слегка раскаиваться в том, что накормил команду сырой репой. Капитан, точно прочтя его мысли, сказал:
— Да вели кому-нибудь растопить тебе плиту. Сырую репу я больше есть не стану. Пусть Файлер достанет тебе что-нибудь пристойное из трюма — скажи ему, что капитан наказал не скупиться. Я уверен, он единственный на борту, кто вчера ел нечто получше репы. — Квейн знаком пригласил Таула допить свой кубок. — Только не залпом. Ром надо смаковать, а не глушить.
Мелли горько раскаивалась в том, что ушла из замка. Уж лучше бы она вышла замуж за принца Кайлока!
После вчерашнего разбирательства судья завел ее в какую-то каморку и заявил, что должен ее обыскать. Мелли кипела от злости, пока его руки не спеша шарили по ее ногам и ягодицам. Ведь видно же, что она ничего там не прячет! Однако судья выполнял свой долг с большим тщанием, бормоча что-то о том, что Мелли, мол, могла запрятать оружие куда угодно.
Убедившись, что оружия при Мелли нет, он снова вывел ее на улицу. Там, к удивлению Мелли, уже собралась куча народу. Эти люди, следуя за Мелли и судьей, принялись обзывать ее шлюхой и воровкой. Кто-то запустил в нее яйцом, еще кто-то — гнилой тыквой.
Мелли, не в силах больше этого выносить, обратилась к судье:
— Освободите меня. Я больше не позволю обходиться с собой как с преступницей. Я Меллиандра, дочь лорда Мейбора. — И Мелли гордо вскинула голову.
— Уймись, глупая. Не усугубляй своей участи неразумной ложью. Ты обыкновенная потаскушка, уж я-то вижу. — И судья, больно заломив Мелли руку, повел ее дальше.
Они вышли на городскую площадь, и толпа собралась вокруг них. Судья оглашал перечень провинностей Мелли:
— Сия девица, именуемая Мелли из Темного Леса, повинна в грабеже, нанесении телесного ущерба, в торговле своим телом и обмане. Она приговаривается к двадцати ударам веревкой. Приговор будет приведен в исполнение завтра в два часа пополудни.
Собравшиеся заухмылялись. Судья провел Мелли еще немного и вдруг, без всякого предупреждения, столкнул ее в глубокую яму.
Упав, Мелли больно ушибла плечо и бок. Взглянув вверх, она увидела над краем ямы множество лиц — всех, похоже, только порадовало ее падение.
— Так этой поганой воровке и надо!
— Будет знать, как красть лошадей!
— Хорошая порка как раз таким и нужна.
— Узнает теперь, как в нашем городе обходятся с такими вот грязными шлюхами!
Мелли была почти уверена, что последний голос принадлежит тетушке Грил. Удостовериться в этом ей помешал град гнилых овощей и тухлого мяса. Поначалу отбросы, несмотря на зловоние, были мягкими, но после кто-то принялся обстреливать Мелли репой. Кто бы он ни был, ему не составляло труда попадать в цель, и Мелли съежилась, прикрыв лицо руками.
Это привело в восторг злобную толпу и лишь подогрело ее пыл. На голову Мелли вылили целый жбан кислого молока, за ним последовали яблоки-дички. Мелли ничего не могла поделать: она оказалась в ловушке. Низко опустив голову, она молилась о том, чтобы им не пришло в голову швыряться камнями.
Но мало-помалу горожанам стала надоедать эта забава — а может, у них просто кончились снаряды, — и они начали расходиться, покричав напоследок «шлюха» и «воровка». Под конец кто-то швырнул в яму большую дыню. Она попала в ушибленное плечо, и Мелли сморщилась от боли.
Посмотрев вверх, она увидела, что толпа разошлась. Слезы навернулись ей на глаза. Все тело ныло, и мысль о предстоящей порке ужасала ее. Все поверили тетушке Грил, а не ей, да еще от себя присочинили, будто она, Мелли, крадет лошадей и торгует своим телом.
Она, как могла, почистилась, обобрав с себя склизкие капустные листья и мякоть гнилых плодов. Но уничтожить запах было не в ее силах.
Яма, примерно в два раза выше рослого мужчины, была так тесна, что едва позволяла прилечь. Стены были каменные, а холодный пол — земляной. Судя по грудам овощей в разных стадиях разложения, пользовались ямой часто. Пошевелив плечом, Мелли почувствовала острую боль. Она свернулась в комочек и плакала, пока не уснула.
Разбудили ее мужские голоса — пока она спала, настала ночь.
— Эй, красотка, покажи-ка нам свои сиськи.
— Дай поглядеть — не то пивом обольем.
Мелли смотрела на них дикими глазами.
— Ишь сучка — она небось это только за деньги делает.
— Шлюха поганая! — И они вывернули ей на голову кувшин с элем. — Сколько добра понапрасну извели.
