ростовщиков до чистильщиков рыбы.
Народ любил Тавалиска, и народная благодарность не знала границ. Особенно нравился Тавалиску один обычай. Если у купца, каким бы видом торговли он ни занимался, выдавался удачный год, он, помимо уплаты обычных налогов, делал щедрое пожертвование церкви. Из этих пожертвований складывалась так называемая архиепископская казна — она и в самом деле была чисто архиепископской. Самое смешное, что люди, вечно плакавшиеся на тяжесть налогов, охотно жертвовали в архиепископскую казну. Они верили, что этим обеспечат себе удачу и на будущий год.
Благословив воду, Тавалиск поклонился причту и удалился. Ему не терпелось вернуться в свои покои, чтобы заново перечесть интересующее его пророчество Марода.
Идя по высоким сводчатым коридорам и любуясь красой украшающих их мраморных херувимов, Тавалиск услышал за собой чьи-то робкие шаги.
— Гамил, неужто я нигде не могу от тебя укрыться?
— Простите, если помешал, ваше преосвященство, — повинился Гамил, с трудом поспевая за архиепископом.
— Ну, что там у тебя?
— Марльс изгнал рыцарей.
— Насколько деятельно они это делают?
В Рорне этим занимались весьма активно. За сообщение о местонахождении рыцарей объявили награду в пять серебряных монет, и одни горожане принялись доносить на других. Особенно забавлял Тавалиска такой фортель: несчастных чужеземцев ловили, оглушали, метили эмблемой Вальдиса и сдавали властям. Предприимчивые рорнцы ничем не гнушались, чтобы заработать свои пять монет. Тавалиск им не препятствовал: чем больше рыцарей будет изгнано, подлинных или мнимых, тем сильнее разгневается Вальдис.
— Пока им просто запретили доступ в город, ваше преосвященство, — изгнание тех, кто уже в городе, еще не началось.
— А что Тулей?
— Тулей колеблется.
— Ему всегда не хватало характера. Есть ли новости из Камле?
— Камле не скоро раскачается, ваше преосвященство, а возможно, и вовсе ничего не предпримет: он живет в тени Вальдиса.
— Не думаю, что Вальдис отбрасывает такую же длинную тень, как бывало, Гамил.
— Вы правы, ваше преосвященство. Вальдис утратил часть своего могущества, но было бы неверно недооценивать его.
— Гамил, я избегаю недооценивать кого бы то ни было. И не нуждаюсь в твоих уроках. — Тавалиск все время возвращался мыслями к пророчеству Марода. Оставалось неясным, какую роль сыграют рыцари в его осуществлении, но их изгнание именно теперь представлялось Тавалиску как нельзя более верным шагом.
Эти опасные люди хорошо осведомлены о чужих землях и богатствах, а герцог Бренский отчаянно нуждается в новых землях. Население его государства за последние десять лет возросло вдвое, и ему нужны пашни и пастбища. Герцог полагает, что если он расширит свой Брен, то сможет объявить его королевством. Аннис и Высокий Град, не говоря уж о Нессе и Четырех Королевствах, с растущим беспокойством следят, как разрастается Брен.
Ну, Четырем Королевствам недолго осталось тревожиться. Скоро они заключат с Бреном крепкий союз. Баралис позаботился об этом — жалкий простолюдин, крестьянский сын из-под Лейсса. Жажда власти сделала его королевским советником, и он не остановится на этом. Интрига и колдовство служат ему оружием — Тавалиск только теперь начал догадываться, куда он метит.
Есть еще Тирен, глава вальдисского рыцарства. Алчность — вот главный его порок. Он — ловкий делец — перекрыл торговые пути на север, заручившись дружбой влиятельных лиц. Жителей холодного севера легче надуть показным благочестием — на юге Тирен не столь преуспел. Ему не удалось утвердиться в торговле шелком и специями — купцы Рорна и Марльса не питают доверия к рыцарям. Они наслышаны о разложении ордена — старания архиепископа не пропали даром.
В Обитаемых Землях началось опасное шатание. Это чревато бедствиями, а причиной всему — коммерция и политика. Или деньги и власть, если называть вещи своими именами. Тавалиск лучезарно улыбнулся.
— Ах, Гамил, нет ничего более волнующего на свете, чем интрига.
— Искусство вашего преосвященства в этой области известно всем.
— Это так, Гамил. Кто знает — быть может, в ближайшие месяцы я стану еще более знаменит.
Архиепископ приободрился. Ему уже не терпелось помериться умом с северянами. Посмотрим, кто кого!
— Что слышно о нашем рыцаре?
— Он покинул Тулей несколько дней назад, ваше преосвященство. Они с мальчиком теперь едут верхом и по-прежнему держат путь на север.
— Когда он прибудет в Несс, пусть за ним усилят надзор. Обиталище Бевлина находится неподалеку от Несса. Если наш рыцарь посетит его, я хочу знать об этом.
— Будет исполнено, ваше преосвященство.
Они дошли до покоев архиепископа, и Тавалиск открыл дверь, но Гамила не пустил.
— Ты свободен, Гамил.
— Но нам нужно обсудить еще кое-какие дела, ваше преосвященство.
— В другой раз, Гамил. Я собираюсь поесть и желаю сделать это наедине. Если тебе нечем заняться, ступай обратно в часовню — я, кажется, оставил там перчатки. — Тавалиск подождал, пока его секретарь не исчез из виду, потом достал из-за пояса перчатки, вошел и запер за собой дверь.
Таул не переставал думать об архиепископе Рорнском. Зачем нужно было столь могущественному человеку заключать его, Таула, в тюрьму и подвергать пыткам? Да, Таул — рыцарь, но почему именно его? В Рорне в ту пору было много рыцарей — одни проверяли, нет ли недозволенных товаров на приходящих в порт кораблях, другие исполняли роль гонцов и посланников, третьи проезжали через город, направляясь куда-то еще. Почему именно он попал в тюрьму? Он не замешан в политических интригах, он не шпион — зачем нужно за ним следить? Таул тяжело вздохнул, зная, что слежка ведется за ним и теперь.
Не раз после отъезда из Рорна он замечал, что за ним наблюдают. Они с мальчиком въезжали в селение — и, каким бы малым оно ни было, Таул чувствовал, что среди его жителей непременно есть хотя бы один, кто возьмет их на заметку. В Тулее он ощущал слежку непрерывно.
— Скажи-ка, — сказал Таул мальчику, — что тебе известно об архиепископе Рорнском?
— Он прохвост — и это чистая правда, — вытерев нос, сообщил Хват. — Но в городе его любят. Все говорят, что никогда Рорн не был богаче, чем при нем.
— Кем он был до того, как стал архиепископом?
— Тут какая-то тайна. По всей видимости, он не шел обычной дорожкой и не был священником. Просто как-то исхитрился и захватил власть. Я об этом мало что знаю — ведь это случилось задолго до моего рождения. — Мальчик направил пони в объезд мимо кучи камней — он стал ездить намного лучше. — Но одно я тебе скажу: его богатство не измеряется никакими мерками. Мы с приятелем однажды забрались в его дом, недалеко от места, куда ты носил свое первое письмо, помнишь? — Таул кивнул. — Ну так вот, мы решили немного пошарить там. Я не всегда был карманником, одно время я помогал грабить дома. Я залезал в дом первым и смотрел, есть ли там что стоящее. И туда залез — дом красивый, но ничего особенного. А попал внутрь — и глазам не верю: в комнатах полно золота, серебра, алмазов и изумрудов. И еще всякое: картины, резные ларцы, украшения, ковры, что душе угодно — навалено кучами до самых стропил. Прямо сокровищница, да и только.
Нечего и говорить, как меня проняло. Я выбрался наружу и дал моему приятелю знак. Он уже было принялся за дело, а тут глядь — несут кого-то в нарядных носилках. Он вышел, и мы увидели, что это архиепископ, — этого толстопузого ни с кем не спутаешь. И глядим — он идет прямо в дом, который мы наладились грабить. Как только мой друг понял, чей это дом, он тут же пошел на попятный. Кому охота
