Карета катила домой, и Старый Никколо, откинувшись на спинку сиденья, сказал:
— Герцог — человек очень добродушный. Да, очень. Может, он вовсе не такой простофиля, каким кажется.
— Когда мой отец был еще мальчиком, — отозвался дядя Умберто, и голос его прозвучал мрачнее мрачного, —
— Но мы, по крайней мере, продали несколько сценических эффектов, — робко вставил Доменико.
— Это как раз то, — отрезал дядя Умберто, — что меня только огорчает.
Тонино и Паоло переглянулись, недоумевая, что их, этих взрослых, так угнетает. Старый Никколо это заметил.
— Гвидо Петрокки хотел, чтобы его противные дочки присутствовали при нашем совещании с герцогом, — сказал он, — Я не буду...
— О, Бог ты мой! — пробурчал дядя Умберто. — Кто же слушает этих Петрокки!
— Петрокки — нет. Но внукам своим человек доверяет, — заявил Старый Никколо. — Да, мальчики, в старой Капроне дела, по всей видимости, принимают плохой оборот. Три государства — Флоренция, Пиза и Сиена — опять объединились против нее. Герцог подозревает, что они наняли некоего колдуна, чтобы...
— Ха! — воскликнул дядя Умберто. — Платить Петрокки!
— Дядя, — вмешался Доменико, который вдруг ни с того ни с сего набрался храбрости. — Дядя, я мог убедиться: Петрокки не предатели!
Оба старика смерили его уничтожающим взглядом. Доменико съежился.
— Дело в том, — продолжил Старый Никколо, — что Капрона уже не то великое государство, каким было прежде. И тому, без сомнения, есть много причин. Но мы знаем, и герцог знает — даже Доменико знает, — что каждый год мы творим чары для защиты Капроны, и каждый год сильнее, и с каждым годом они дают все меньший эффект. Что-то — или кто-то, — без сомнения, истощает нашу силу. Потому герцог и спрашивает, что еще можем мы сделать. И...
— И мы сказали, — перебил его, прыснув, Доменико, — что найдем слова «Капронского Ангела»...
Паоло и Тонино ожидали, что сейчас Доменико снова получит по полной программе, но оба старика только помрачнели. И оба печально опустили головы.
— Но я не понимаю, — сказал Тонино. — Ведь у «Капронского Ангела» есть слова. Мы поем их в школе.
— Неужели твоя мать не научила тебя?.. — сердито начал Старый Никколо. — Ах, да. Я забыл. Твоя мать — англичанка.
— Еще одна причина тщательно выбирать себе пару, когда женишься, — хмуро проговорил дядя Умберто.
Дождь не переставая стучал по стенкам кареты, и оба мальчика совсем потерялись и сникли. Доменико, видимо, они показались очень смешными, и он снова прыснул.
— Угомонись! — прикрикнул на него Старый Никколо. — В последний раз беру тебя туда, где подают бренди. Нет, мальчики, у «Капронского Ангела» подлинных слов нет. Те слова, что вы поете, — временная замена. Говорят, что достославный Ангел унес слова с собой на небо после победы над Белой Дьяволицей, оставив только мелодию. Или что с тех пор слова вообще утрачены. Но все знают: Капрона не может быть истинно великой, пока слова эти не будут найдены.
— Иначе говоря, — с досадой сказал дядя Умберто, — «Капронский Ангел» есть такое же заклинание, как и всякое другое. А без должных слов любое заклинание — даже божественного происхождения — действует вполсилы. — Он подобрал свою мантию, так как карета дернулась и остановилась у университета. — А мы — как последние олухи — обязались закончить то, что сам Господь оставил незавершенным. Вот она — человеческая самонадеянность. — И, уже выходя из кареты, заверил Старого Никколо: — Я загляну во все рукописи, какие только знаю. Где-то должен быть ключ. Ну и ливень! Проклятье!
Дверь захлопнулась, и карета снова дернулась.
— А что, Петрокки тоже обещали разыскать слова? — спросил Паоло.
Рот Старого Никколо сердито сжался в кружок:
— Обещали. И я умру от стыда, если они опередят нас.
Он не договорил, потому что карета накренилась, огибая угол, и въехала на Корсо. Струя воды хлестнула мимо окна.
Доменико бросило вперед:
— Не сказал бы, что этот там умеет править, а?
— Помолчи! — цыкнул на него Старый Никколо, а Паоло прикусил язык: так сильно его несколько раз тряхнуло. Что-то разладилось. Куда-то пропали привычные звуки катящейся кареты.
— Я не слышу цоканья копыт, — сказал Тонино, недоумевая.
— Так я и знал! — воскликнул Старый Никколо. — Это все дождь.
Он с грохотом опустил окно, в которое тут же ворвался мокрый ветер, и, не обращая внимания на глазевшие из-под влажных зонтиков лица, высунулся наружу и прокричал слова заклинания.
— Поезжай скорей, кучер! — распорядился он. — Ну вот, — сказал он, закрывая окно, — теперь мы доедем до дому. Какое счастье, что Умберто сошел раньше, чем это произошло.
Вновь зазвучал цокот копыт, стучавших по булыжнику, которым был вымощен проспект. Новое заклинание, по всей видимости, действовало. Но как только они свернули на Виа Кардинале, звук изменился, превратившись в вялое «шлёп-шлёп», а когда они выехали на Виа Магика, его почти совсем не стало слышно. Карету снова стало кренить и дергать — хуже, чем когда-либо. А когда они развернулись, чтобы въехать в ворота Казы Монтана, произошел самый сильный за всю поездку толчок. Карету швырнуло вперед, раздался грохот — это дышло ударилось о булыжник, Паоло приоткрыл окно, у которого сидел, и увидел, как обмякшая бумажная фигура кучера шлепнулась в лужу. Рядом, закрыв собой колею, валялись две мокрые картонные лошади.
— Во времена моего деда, — вздохнул Старый Никколо, — этого заклинания хватало на много дней.
— Вы думаете, это козни того чародея? — спросил Паоло. — Это он портит наши заклинания?
Старый Никколо уставился на него, пяля глаза, словно младенец, который вот-вот заплачет.
— Нет, дружок. Скорее всего, нет. По правде сказать, дела в Казе Монтана идут так же плохо, как и во всей Капроне. Прежняя наша доблесть убывает. Она убывала поколение за поколением и теперь почти совсем иссякла. Мне стыдно, что тебе приходится познавать ее такой. Выходим, мальчики. Будем толкать карету.
Это было тяжкое унижение. Так как все остальные Монтана либо отсыпались, либо работали на Старом мосту, помочь им закатить карету во двор оказалось некому. От Доменико не было никакого проку. Позже он честно признался, что не помнит, как попал домой. Дед и два внука оставили его в карете, закатив ее втроем вместе с ним. Даже появление Бенвенуто, прибежавшего под дождем, не подняло Тонино настроение.
— Одно утешение, — сказал, тяжело дыша, дед. — Дождь. Никого вокруг. Так что некому глазеть, как Старый Никколо тащит собственную карету.
Паоло и Тонино это не показалось большим утешением. Теперь они поняли, почему из Казы не уходит чувство тревоги, малоприятное чувство. Они поняли, почему все так волновались из-за Старого моста и так радовались, когда перед Рождеством его наконец починили. И также поняли, почему все так озабочены замужеством Розы. Потому что, как только мост отремонтировали, все в Казе вернулись к обсуждению этого вопроса. И Паоло с Тонино знали, почему все считают, что молодой человек, которого предстояло выбрать Розе, непременно — даже в ущерб всем другим достоинствам — должен обладать даром волшебства.
— Чтобы улучшить породу, да? — спросила Роза, которая относилась ко всему этому очень скептически и держалась независимо. — Прекрасно, дорогой дядя Лоренцо. Я буду влюбляться только в тех мужчин, которые умеют делать картонных лошадок непромокаемыми.
Дядя Лоренцо покраснел от обиды и возмущения. Из-за этой истории с лошадьми вся семья чувствовала себя униженной. Только Элизабет едва удерживалась от смеха. Элизабет, конечно, поощряла Розу в ее независимости. Бенвенуто сообщил Тонино, что англичане все такие: у них это принято. Кошкам англичане нравятся, добавил он.
