она терпеливая, так уж хорошо.
— Мама тоже, бывает, расходится, — возразил он, — и отец — ничего, на дыбы не становится. Напротив, выглядит менее озабоченным.
— Отец — не герцогиня, — заметил Паоло.
Тонино не стал возражать, потому что в эту минуту появились два лакея, которые толкали перед собой столик на колесиках. В высшей степени привлекательный столик! Тонино даже рот разинул: столько пирожных сразу он никогда в жизни не видел.
На другой стороне комнаты чернели широко раскрытые рты девчонок Петрокки. Так много пирожных сразу они явно никогда не видели. Тонино тут же закрыл рот и постарался сделать вид, будто для него это повседневное зрелище.
Первыми лакеи обслужили девчонок Петрокки. Обе отнеслись к угощению более чем прохладно, и, казалось, им потребуется несколько часов, чтобы сделать выбор. Когда столик наконец покатил на другую сторону, к Паоло и Тонино, проявить такую же выдержку они оказались не в силах. Пирожных было двадцать сортов. Мальчики с жадной поспешностью похватали по десять штук на брата, от каждого сорта по одному, с тем чтобы, если приспичит, можно было бы поменяться. Когда столик увезли, Тонино, оторвав глаза от тарелки, взглянул на девчонок — посмотреть, что они там делают. Обе сидели, приподняв белые коленки, на которых стояли большие тарелки, и на каждой умещалось десять пирожных.
Это были вкуснющие пирожные. К тому времени, когда Паоло приступил к десятому — а ел он медленно, раздумывая, так ли уж ему хочется съесть вот эту меренгу, — Тонино справлялся всего лишь с шестым. А к тому времени, когда Паоло аккуратно поставил пустую тарелку под стул и обтер носовым платком губы, Тонино, перемазанный вареньем, перепачканный кремом и весь обсыпанный бисквитными крошками, с трудом впихивал в себя восьмое. И надо же было, чтобы как раз в этот момент рядом с Паоло уселась герцогиня.
— Не стану мешать твоему брату, — смеясь, сказала она. — Расскажи мне о себе, Паоло.
У Паоло язык прилип к гортани. Все его мысли сосредоточились на одном: какой ужасный у Тонино вид!
— Ну, например, — пришла ему на помощь герцогиня, — легко ли тебе дается волшебство? Трудно этому учиться?
— О нет, Ваша Светлость, — с гордостью отвечал Паоло. — Учение дается мне легко!
И тут же ему стало не по себе: таким ответом он мог ранить Тонино. Он бросил быстрый взгляд на измазанное кремом лицо брата и увидел, что тот, насупившись, уставился на герцогиню. Паоло стало стыдно, он почувствовал себя ответственным за брата. Надо объяснить герцогине: Тонино вовсе не глупый мальчишка с напрочь перемазанным лицом, который только и умеет что пялить глаза.
— Тонино не очень способный, — сказал он. — Зато он все время читает. Все книги в библиотеке перечитал. Он уже почти такой же умный, как дядя Умберто.
— Как замечательно, — улыбнулась герцогиня.
В изогнутых ее бровях нарисовался штришок недоверия. Тонино овладело такое смятение, что он разом откусил чуть ли не половину девятого пирожного — слойки со взбитыми сливками. Она мгновенно залепила ему весь рот. Тонино знал: если он откроет рот — даже чтобы вдохнуть, — его содержимое тут же потоком выплюхнется на Паоло и герцогиню. Он сжал губы и стал отчаянно жевать. И — к великому смущению Паоло — продолжал пялиться на герцогиню. Как ему не хватало Бенвенуто! Бенвенуто рассказал бы ему о герцогине. Ведь это из-за нее у него такой сумбур в голове. Когда герцогиня, улыбаясь, склоняется к Паоло, то вовсе не кажется важной, строгой леди, которая так терпеливо обходится с герцогом. И все же, может, оттого, что на самом деле она не была такой уж терпеливой, Тонино как никогда чувствовал, что за ее восковой улыбкой таится недобрая сила неправедных побуждений и мыслей.
Паоло все бы отдал, чтобы Тонино прекратил жевать и пялиться. Но Тонино и не думал прекращать, а брови герцогини так явно выражали недоверие, что Паоло не выдержал:
— И еще, Тонино единственный, — выпалил он, — кто умеет разговаривать с Бенвенуто. Бенвенуто — главный среди наших кошек. Ваша... — Он вспомнил, что герцогиня не любит кошек. — М-м... вы не любите кошек, Ваша Светлость?
Герцогиня рассмеялась:
— Но я вовсе не против послушать о них. Так что Бенвенуто?
К облегчению Паоло, Тонино перевел свои выпученные глаза с герцогини на него.
И он продолжал:
— Видите ли, Ваша Светлость, заклинания действуют куда лучше и сильнее, если рядом кошка, и особенно если это Бенвенуто. К тому же Бенвенуто знает много такого...
Его прервал гулкий звук, исходивший от Тонино. Тонино, не открывая рта, пытался что-то сказать. Было ясно, что вот-вот из него хлынет недожеванная слойка со взбитыми сливками. Паоло выхватил свой измазанный вареньем и кремом платок. Он держал его наготове.
Герцогиня встала, и весьма поспешно.
— Пожалуй, мне пора взглянуть, что поделывают мои другие гости, — сказала она и быстро скользнула напротив — к девочкам Петрокки.
Девочки Петрокки — с обидой отметил Паоло — встретили ее в полной готовности. Их носовые платки успели усердно поработать, а тарелки давно уже стояли, аккуратно задвинутые под стулья. На каждой лежало по крайней мере три пирожных. Это воодушевило Тонино. Он неважно себя чувствовал. Положив остаток девятого пирожного на тарелку рядом с десятым, он бережно поставил ее на соседний стул. И проглотил все, что было во рту.
— Зря ты говорил с ней о Бенвенуто, — сказал он, вынимая носовой платок. — Это наш семейный секрет.
— Мог бы сам хоть два слова сказать, а не сидеть истуканом, пялясь, как огородное пугало, — огрызнулся Паоло. Ему обидно было видеть, как эти девчонки Петрокки весело болтают с герцогиней. Большелобая Анджелика смеялась. Это так рассердило Паоло, что он сорвался:
— Погляди, как эти девчонки подлизываются к герцогине!
— Вот чего не умел и не умею, — отрезал Тонино.
Паоло хотелось сказать: жаль, что не умеешь, но тут у него словно язык отнялся.
Он сидел, надувшись, и наблюдал, как герцогиня по другую сторону комнаты разговаривает с девчонками, пока она не встала и не ушла совсем. Уходя, она не забыла улыбнуться Паоло и Тонино и помахала им рукой. Паоло решил, что это очень любезно с ее стороны, учитывая, какими остолопами они себя показали.
Вскоре после этого красная портьера опять отодвинулась, и в комнату, медленно шествуя рядом со Старым Гвидо, вернулся Старый Никколо. Вслед за ними шли оба двоюродных деда в мантиях, а за ними Доменико. Совсем как торжественное шествие. Все смотрели прямо перед собой, и было ясно, что каждый погружен в свои тревожные мысли. Дети — все четверо — встали, стряхнули крошки и присоединились к процессии. Паоло оказался в паре со старшей девочкой; он тщательно избегал смотреть на нее. В полном молчании они проследовали к парадной входной двери дворца, к которой подъезжали готовые принять их кареты.
Первой подъехала карета Петрокки с четырьмя черными конями в подтеках и каплях от дождя. Тонино еще раз придирчиво оглядел кучера, очень надеясь, что ошибся на его счет. Все так же лило как из ведра, и одежда на нем насквозь промокла. Его рыжие, как у всех Петрокки, волосы стали пепельно-ржавыми от влаги под мокрой шапкой. Когда он нагибался, его била дрожь, а глаза на бледном лице смотрели вопрошающе, словно ему не терпелось услышать, что сказал герцог. Нет, кучер у Петрокки был, что и говорить, самый настоящий. Кучер Монтана, подъехавший следом, глядел в пространство невидящим взглядом, не обращая внимания на дождь, равно как и на своих пассажиров. Тонино признал, что у Петрокки выезд лучше.
Глава четвертая
