справлялся, не стоило тут тратить усилий. Но вот теперь у Бенвенуто срочное сообщение — может быть, от самого Крестоманси, — а он не может его понять. — Надо позвать Тонино, — решил он.
Бенвенуто снова хлестнул хвостом и мяукнул очень громко и многозначительно. Собравшиеся вокруг Розы и Паоло розовые пасти других кошек Казы тоже раскрылись. Раздалось оглушительное «мяу-яу-яу». Паоло беспомощно на них уставился.
Поняла кошек Роза.
— Тонино! — догадалась она. — Они говорят — Тонино! Паоло, где Тонино?
Охваченный внезапным беспокойством, Паоло вдруг осознал, что не видел Тонино со времени завтрака. И как только это дошло до Паоло, спохватилась и Роза. И в тот же момент — так уж повелось в Казе Монтана — поднялась всеобщая тревога. Из кухни выскочила тетя Джина с кухонными щипцами в одной руке и с поварешкой в другой. Появились из зала Доменико и тетя Мария, а из музыкальной комнаты на галерею вышли Элизабет и пять маленьких двоюродных. Открылась дверь Скрипториума, и в ней показались встревоженные лица.
Бенвенуто, взмахнув хвостом, устремился к лестнице на галерею и помчался вверх, сопровождаемый всем кошачьим племенем Казы. Паоло с Розой, тоже бросившиеся наверх, поднимались по ступеням в окружении кишащего у их ног скопища черных и белых тел. Все сошлись у комнат Антонио. Куча народу высыпала из Скрипториума, Элизабет обежала всю галерею, а тетя Мария и тетя Джина одолели лестницу у кухни, да притом с такой скоростью, с какой ни та, ни другая в жизни еще не поднимались. Каза наполнилась топотом бегущих ног. Вслед за Розой и Паоло вся семья втиснулась в комнату, где Тонино обычно сидел за книгой. Тонино там не было, только красная книга лежала на подоконнике. От ее глянца не осталось и следа. Страницы были замусолены по краям, а красная обложка скорежилась, словно от пропитавшей книгу влаги.
Бенвенуто, у которого шерсть по хребту стояла дыбом, а хвост, как у лисы, ходил туда-сюда, опустился на подоконник рядом с книгой и опрометчиво поднес к ней нос, чтобы обнюхать ее. И тут же отскочил, тряся головой, припадая и рыча по-собачьи. Из книги повалил дым. Люди закашляли, кошки зачихали. Книга корежилась в клубах дыма, как если бы горела. Но вместо того, чтобы почернеть, она превращалась — с того края, откуда шел дым — в серовато-голубую раскисшую массу. Комната наполнилась запахом тления.
— Фу! — вырвалось у всех, кто в ней был.
Старый Никколо, растолкав членов своей семьи направо и налево, добрался до подоконника. Встав над книгой, он сильным тенором, почти таким же чистым, как у Марко, пропел три ноты. Он пропел их дважды, прежде чем, закашлявшись, прервался.
— Пойте! — прохрипел он с залитым от кашля слезами лицом. — Все, все.
Все Монтана послушно спели в унисон три длинные ноты. И снова спели. И снова. Тут многие закашлялись, хотя дым явно шел на убыль. Старый Никколо, который уже оправился, замахал руками, как хормейстер. Все, кто мог, запели опять. К этому времени книга превратилась в съежившийся треугольник, от нее осталась половина. Антонио, соблюдая осторожность, нагнулся над ней и открыл окно, чтобы выпустить из комнаты остатки дыма.
— Что это было? — спросил он Старого Никколо. — Кто-то пытается нас всех удушить?
— Мне казалось, эта книга от Умберто, — нерешительно сказала Элизабет. — Я никогда бы...
Старый Никколо покачал головой:
— Нет, не от Умберто. И я не думаю, что ею хотели убивать. Посмотрим, какого рода чары в ней заключены.
Он щелкнул пальцами и протянул руку, подобно хирургу за операционным столом. И мгновенно, не дожидаясь приказания, тетя Джина вложила ему в руку кухонные щипцы. Осторожно, спокойно Старый Никколо откинул щипцами обложку книги.
— Пропали хорошие щипцы, — вздохнула тетя Джина.
— Ш-ш! — сказал Старый Никколо.
Съежившиеся страницы книги слиплись в клейкий ком. Старый Никколо снова щелкнул пальцами и протянул руку. На этот раз Ринальдо положил в нее перо, которое держал.
— И хорошее перо, — сказал он, подмигнув тете Джине.
Вооруженный пером и щипцами, Старый Никколо получил возможность разъединить страницы книги, не прикасаясь к ним, и разобрать их одну за другой. На оба плеча Паоло легли подбородки любопытствующих, а на их плечи еще подбородки. Вытянулись шеи. Не было слышно ни звука, кроме звука дыхания.
Почти на всех страницах печать полностью исчезла, оставив склизкую, кожистую поверхность, совсем не похожую на бумагу, и только посередине виднелось нечто вроде водяного знака. Старый Никколо, близко рассмотрев каждый знак, проворчал что-то себе под нос. И снова что-то проворчал, дойдя до первой картинки, такой же смытой, как и печать, но с более четким знаком. После картинки, хотя ни на одной странице печать не сохранилась, знак выделялся все яснее и яснее вплоть до середины книги, после чего начал постепенно блекнуть, пока, на последней странице, не стал едва видимым. Старый Никколо отложил перо и щипцы. В комнате стояла гробовая тишина.
— Вот так-то, — сказал он наконец. Среди собравшихся произошло легкое движение, кто-то закашлялся, но никто не проронил ни слова. — Я не знаю, — сказал Старый Никколо, — из какого вещества этот предмет сделан, но знаю, что это.
— Он был какой-то странный за завтраком, — прошептал Паоло.
— Еще бы не странный, — сказал его дед, устремив задумчивый взгляд на остатки книги, а затем обвел им теснившихся вокруг членов своей семьи. — Так кому, — тихим голосом спросил он, — кому понадобилось наслать приворот на Тонино Монтана? Кто так низок, чтобы гипнотизировать ребенка? Кто?.. — И вдруг повернулся к Бенвенуто, в боевой позе сидевшему рядом с книгой, и Бенвенуто весь съежился, задрожал, рваные уши прижались к гладкой голове. — Где ты был вчера ночью, Бенвенуто? — спросил его Старый Никколо, и голос его прозвучал еще тише.
Никто не понял, что ответил сжавшийся в комок Бенвенуто, но все знали ответ. Его можно было прочесть на измученных лицах Антонио и Элизабет, в том, как вскинул подбородок Ринальдо, в сузившихся — сузившихся до полного исчезновения — глазах тети Франчески, в том, как тетя Мария взглянула на дядю Лоренцо, но прежде всего в поведении самого Бенвенуто, который опрокинулся на бок, спиной к собравшимся, являя собой воплощение кошачьего отчаяния.
Старый Никколо воздел глаза.
— Не странно ли? — сказал он тихо. — Бенвенуто провел прошлую ночь, гоняясь за белой кошечкой по крышам Казы Петрокки. — Он сделал паузу, чтобы до слушающих дошел смысл сказанного. — Итак, Бенвенуто, — продолжал он, — того, кто распознаёт дурное заклятие, когда его видит, не было рядом с Тонино.
— Но
Старый Никколо продолжал совсем тихо — так тихо, что его почти не было слышно:
— Могу лишь заключить, моя дорогая, что Петрокки получают плату от Флоренции, Сиены или Пизы.
И вновь воцарилось молчание, густое, многозначительное. Нарушил его Антонио.
— Так, — произнес он таким сдавленным, таким мрачным тоном, что Паоло невольно на него уставился. — Так? Мы выступаем?
— Конечно, — сказал Старый Никколо. — Доменико, сходи за моей книжицей с заклинаниями.
Тут внезапно все стали выходить из комнаты, спокойно, решительно, один за другим, и Паоло, который задержался, не сразу понял, что происходит. Он подался было к двери, но увидел, что Роза тоже осталась. Подперев голову рукой, она сидела на постели Тонино, белая как полотно, как простыни на его постели.
— Паоло, — сказала она, — передай Клаудии, что я побуду с ее малышкой, если она хочет пойти. Я со всеми малышами побуду.
С этими словами она взглянула на Паоло таким странным взглядом, что Паоло вдруг сделалось страшно. Он был рад выскочить на галерею. Во дворе собирались Монтана, все еще сдержанные и мрачные. Паоло бегом спустился туда и передал слова Розы. Протестующих малышей погнали вверх по лестнице к Розе, но в этом деле Паоло помогать не стал. Отыскав Элизабет и Лючию, он протиснулся к ним. Элизабет обняла
