— То ли на слабо его взяли, то ли поспорил с кем-то, — донесся до него голос Саймона. — Эй! Из-за чего это ты? Говори, а то заберу свечку!
— Поспорил, — наобум ответил Чарлз.
— Некоторые люди спорят, совершенно не подумав, — заметил Саймон.
Чарлз пропустил его слова мимо ушей: он изо всех сил старался удержать палец в пламени, а тот то и дело порывался отдернуться сам собой. Палец весь покраснел, а поперек красноты протянулась белая полоса. Слышался забавный звук, такое тоненькое шипение, словно кожа поджаривалась. И вдруг силы терпеть у Чарлза разом кончились. Он невольно отдернул палец и задул свечу. Столпившиеся кругом мальчики разом выдохнули, словно до сих пор сдерживали дыхание.
— По всей видимости, тебе проспорили больше, чем ты мне должен, — недовольно сказал Саймон, когда Чарлз вернул ему свечку.
— Нет, — быстро ответил Чарлз. Он испугался, что Саймону захочется отобрать у него и эти воображаемые деньги. Саймон был вполне способен наябедничать мистеру Крестли про свечку, если Чарлз откажется платить. — Я ничего не выиграл. Я поспорил, что совсем сожгу палец.
В дверях показался дежурный,
— Гасите свет! Прекратить разговоры!
Чарлз забрался в постель, посасывая палец и от всей души надеясь, что теперь-то он научился не колдовать случайно. Язык ощущал, как между первой и второй фалангой вздувается большой волдырь. Болело еще сильнее.
Из темноты послышался голос Саймона:
— Так и знал, что Чарлз Морган — чокнутый. На такие фокусы способен только безмозглый псих!
— У зверей нет мозгов, — авторитетно отозвался Роналд Уэст.
— У них хотя бы душа есть, — добавил Джеффри Бейнс.
— Чарлз Морган, — объявил Саймон, — просто низшая форма жизни.
Подобными комплиментами Чарлза осыпали еще долго. Говорить можно было хоть полночи — из соседней спальни доносился неумолчный гомон, так что заснуть не удалось бы при всем желании. Чарлз лежал и ждал, пока они уймутся. Он знал, что все равно не уснет, даже если станет тихо. И не уснул.
Саймон и его свита давно умолкли, оба дежурных и пришедший им на помощь учитель заставили замолчать обитателей соседней спальни, а Чарлз все лежал, вытянувшись, как бревно, и глядел в темноту.
Он был в панике. В полном ужасе. И хотя теперь этот ужас превратился в неумолчно звенящий страх, странный, словно бы далекий, зато Чарлз знал, что обречен чувствовать его всегда, всю жизнь. Даже если произойдет чудо и инквизиторы никогда за ним не придут, он все равно будет ждать и бояться каждую минуту, дни напролет, годы и годы. Интересно, можно ли к такому привыкнуть? Чарлз надеялся, что молжно, потому что сейчас он был готов выпрыгнуть из постели и сознаться во всем кому угодно — просто чтобы покончить с этим кошмаром.
А что скажет Саймон, если Чарлз вскочит и закричит: “Я колдун!”? Наверно, решит, что Чарлз окончательно спятил. Странно, что Саймон не исчез. Чарлз пососал палец и задумался. Ясно, что он действительно ненавидит Саймона. Мистера Уэнтворта он не ненавидел ни капельки — ну разве что в том смысле, в каком всегда ненавидишь учителя, незаслуженно наградившего тебя черной галочкой. Наверно, в колдовстве должно быть что-то холодное, медицинское, иначе оно не работает.
Чарлз перебрал в памяти остальные свои горести. Две черные галочки за день. Шиповки пропали. Денег нет и не будет. Пятьсот строчек в день. И во всем этом он не виноват ну ни чуточки! Да и в том, что родился колдуном, он тоже не виноват! Это нечестно! И кроме всего прочего, его страшно мучила совесть из-за мистера Уэнтворта.
Мысли Чарлза стали понемногу путаться. Потом уже он понял, что, видимо, все-таки заснул — точнее, не заснул, а задремал ненадолго, а мысли продолжали ворочаться и щелкать в голове, словно Чарлз был каким-то механизмом, который забыли отключить. Он даже не знал, что спит.
Он это понял, когда обнаружил, что сидит в постели, а мысли в голове чудесным образом встали на свои места. Все было совершенно очевидно. Он колдун. Он боится, что его поймают. Поэтому надо применять колдовство, чтобы его не поймали. Другими словами, надо пойти в какое-нибудь тихое местечко, вроде туалета на первом этаже, и наколдовать обратно сначала мистера Уэнтворта, а потом шиповки!
Глава шестая
Чарлз поднялся с постели. Он не забыл нацепить очки. И даже позаботился о том, чтобы одеяло лежало так, словно он по-прежнему в кровати. Из коридора лился слабый свет. Его было как раз достаточно для того, чтобы завершить все приготовления и прокрасться мимо других мальчиков, спящих под холмиками одеял. Чарлз выскользнул в коридор, в котором по сравнению с темнотой спальни было светло, как днем.
В соседней спальне было шумно: там шуршало, глухо постукивало, а потом раздалось придушенное хихиканье. Чарлз остановился. Похоже, у соседей был в разгаре полуночный пир — они устраивали их часто. А стучали половицы, которые обитатели спальни поднимали, чтобы достать припрятанные лакомства. Да, неудачное время, чтобы ходить по коридору. Если дежурный учитель услышит шум, Чарлза поймают вместе с остальными.
Но в коридоре так никто и не появился. Переждав несколько минут, Чарлз отважился продолжить путешествие. Он прошел по коридору и нырнул в темный бетонный провал лестницы. Отопление, которое и так-то не грело, на ночь вовсе отключали. Холод, прокравшийся вверх от босых ног Чарлза под пижаму, отчасти развеял дремоту. Чарлз подумал, что и проснулся, наверное, от боли. Обожженный палец ныл и сильно пульсировал. Чарлз прижал его к холодной стене, чтобы унять боль, и, нащупывая босыми ногами одну ледяную ступеньку за другой, стал думать, что же ему делать. Сначала надо, само собой, вернуть мистера Уэнтворта, если, конечно, получится. Но шиповки ему тоже были очень нужны…
— Потренируюсь на шиповках, — пробормотал Чарлз себе под нос, — а потом, если получится, возьмусь за мистера Уэнтворта.
Он едва не упал на последней ступеньке, но удержался и поспешил к туалетам. Они были далеко, в углу, где сходились два коридора. Чарлз уже почти добежал до угла, когда из-за него показалось пляшущее пятно тусклого света. Появилась полутемная фигура с огромным фонарем. Трепещущий свет выхватил из темноты крошечное белое существо, семенящее по пятам большой фигуры. Это сторож со своей болонкой проверял, не прячутся ли в туалете хулиганы.
Чарлз повернулся и на цыпочках направился прочь. Коридор тут же наполнился пронзительным тявканьем, словно разразилась карликовая гроза. Ну вот, болонка его услышала. Чарлз бросился бежать. Сторож за его спиной закричал: “Кто здесь?” Раздался гулкий топот.
Чарлз бежал. Он миновал лестницу, надеясь, что сторож решит, будто он свернул наверх, и мчался, вытянув перед собой руки, пока не налетел на двустворчатую дверь. Он тихонько приотворил ее — самую чуточку — и проскользнул в просвет, придерживая створку, чтобы она не стукнула и не выдала его. Чарлз застыл за дверью, преисполнясь горячей надежды.
Ничего не вышло. Одурачить сторожа не удалось. За стеклянной дверью замаячило светлое пятно, проплыли и пропали тени перил и пятно стало ярче — сторож приближался.
Чарлз отпустил дверь и снова кинулся бежать, ударяясь о стены темных коридоров, пока, наконец, совсем не задохнулся и совершенно не перестал понимать, где находится. Он сбил сторожа со следа, но потерялся сам. Свернув за угол, он сощурился от бившего в окно оранжевого света далекого уличного фонаря. Напротив окна виднелась дверь игровой комнаты малышей: даже ночью были прекрасно видны и следы пинков над порогом, и трещина в верхнем стекле — она появилась, когда Нирупам Сингх хотел врезать Дэну Смиту и промазал. Дверь показалась Чарлзу несказанно родной и любимой. “Ну что ж, — подумал он, — для того, чтобы упражняться в колдовстве, местечко совсем неплохое”. Он открыл дверь и
