этот раз мне крупно повезло.
Многие жители городка советовали Джимми посадить лебедя за решетку или отослать его в музей, но Джимми всем отвечал:
— Нет уж! Я видел, как они умирали. Я не хочу, чтобы и мой лебедь умер от разрыва сердца.
Проходили день за днем, а лебедь все оставался у Джимми и казался довольным и счастливым.
Но вот занялась заря одного особенно яркого майского дня. Солнце жарко светило, устилая своими лучами задний двор Даффи. Около полудня раздался отчетливый музыкальный, совершенно особый свист. Услышав его, Джимми бросился к боковой двери. Его лебедь, вытянув высоко вверх шею, устремив клюв в сторону, противоположную слепящему солнцу, расправил свои царственные крылья и поплыл вверх, вверх, вверх…
Снова раздался отчетливый, протяжный свист, и лебедь стал быстро удаляться, а Джимми следил за ним глазами, полными печали, но одновременно и несказанной радости, пока лебедь не превратился в светящуюся, белую точку, уплывающую на север в поисках своих собратьев.
НОЧЬ В ГОСТЯХ У СЕВЕРНОГО ОРЛА
История на основе реального факта
Длинный трансконтинентальный экспресс несся, покачиваясь, через Северо-Западную Канаду к земле Заходящего Солнца. Мощный паровоз отстукивал ритм на прямой колее, пересекающей плоскую прерию. Сам экспресс, его почтовый и багажный вагоны, вагоны первого класса и спальный извивались вслед за ним, словно угорь колоссальных размеров. Но вот колеса проворчали-проскрежетали снижение скорости. Гигантское животное замедлило ход и остановилось.
Неожиданная остановка разбудила Нортона Аллана. Он вдруг совершенно проснулся и с удивлением перевернулся на своей нижней полке, напрасно ожидая, что поезд вот-вот снова помчит их к Скалистым горам. Какие-то люди прохаживались перед пульмановским спальным вагоном, и Нортон поспешил поднять жалюзи на окне и выглянул наружу. Но увидел он лишь скромную станцию маленького степного поселка, зато очень четко расслышал голоса на платформе.
— Что это за место? — спросил кто-то.
— Глейчен, милях в шестидесяти к востоку от Калгари, — был ответ.
— Лагерь строителей? — спросил тот же голос.
— Да нет, — прозвучал ответ. — Эту колею, я думаю, проложили примерно, когда вы только родились на свет.
Раздался смех.
— Так что же за палатки такие там вдали? — не унимался любопытный.
— Индейские типи, — получил он ответ. — Это центр резервации черноногих.
Сердце у Нортона так и подпрыгнуло — знаменитое индейское племя черноногих прямо тут, за окнами его вагона! Ох, если бы можно было задержать поезд до утра! И как бы в ответ на его желание встревоженный голос отрывисто произнес:
— Впереди размыло пути, ребята. Бау-Ривер вышла из берегов. Полагаю, мы застряли здесь надолго.
Затем и фонари, и голоса проследовали вперед.
Сколько-то минут Нортон лежал неподвижно, стараясь осмыслить случившееся. Потом приподнялся на одном локте и обвел взглядом абсолютно ровную бескрайнюю прерию. На западе низко повисла мутная луна. Ее рассеянный свет окутал дымкой равнину, но даже при таком освещении можно было разглядеть на расстоянии не более трехсот ярдов от железной дороги с полдюжины типи, их устремленные вверх опорные столбы и курящиеся макушки. Нортон посмотрел на часы. Оказывается, было всего два часа ночи. «Неужели ждать до рассвета?»— терзал он себя вопросом, пока голова его (с огромной шапкой волос, которые упрямо продолжали виться, хотя он часами причесывал и выпрямлял их) покоилась на подушках, а серьезные молодые глаза, прищурившись, с тоской вглядывались в манящие типи.
В следующий момент полог над его полкой раздвинулся, и он увидел хорошо знакомое тонкое, красивое, гладко выбритое лицо, украшенное пенсне в золотой оправе и точно такой же, как у него, копной волос, и знакомый любимый голос объявил, подражая официанту:
— Завтрак ждет вас в вагоне-ресторане.
Отбросив одеяло, Нортон вскочил и схватил профессора Аллана за руку:
— Отец, ты видишь, — воскликнул он, указывая на окно, — там индейцы! Это их типи. Резервация черноногих! Я слышал, как проводник только что говорил про это.
— Знаю, мой мальчик, — сказал профессор, усаживаясь на край нижней полки в ногах у сына. — Но я также знаю, что твоя добрая мать и твой уважаемый отец умрут с голода, если придется слишком долго ждать, пока ты составишь им компанию в вагоне-ресторане и…
Однако Нортон уже влез в свои одежды: обычно грустные глаза юноши горели от возбуждения. Вот уже несколько лет он вместе с отцом, который был профессором в одном из видных университетов Торонто, изучал жизнь индейцев, их характер, привычки, их историю. Они много читали про них и даже создали маленький, но очень удачный музей предметов старины, индейских реликвий. Они всегда восхищались прекрасным обликом древнего воинственного племени черноногих, но, отправляясь на летние каникулы в путешествие к Тихоокеанскому побережью, конечно, не могли даже представить себе, что им предстоит сделать стоянку среди людей своей мечты.
— Тони, для тебя, мой мальчик, и для твоего отца это действительно настоящий праздник, — прозвучал голос матери. — К тому же проводник говорит, что, возможно, мы простоим тут часов сорок восемь. Бау- Ривер разбушевалась и смыла мост возле Калгари. Надо благодарить судьбу, что в этом поезде мы устроены с комфортом и будем сыты. — С этими словами рядом с профессором появилась улыбающаяся мать Нортона.
Никогда за все свои шестнадцать лет Тони, как называли его родители, не одевался с такой быстротой, хотя в спальном вагоне негде было повернуться. И вот он уже сидел перед большими окнами вагона- ресторана, из которых открывалась широкая равнина с разбросанными по ней типи, из кратера которых уплывали вверх перистые струи дыма. Вокруг поезда уже толпилось немало индейцев. Некоторые прихватили с собой отполированные рога бизона на продажу. Все были одеты в прекрасную оленью кожу, искусно расшитую бисером, как в старину, и украшенную иглами дикобраза.
В некотором отдалении от них виднелась величественная фигура очень высокого индейца с точеными чертами лица цвета красной меди, широкими плечами и длинными черными волосами, заплетенными вместе с хвостами горностая в косу. Голову его венчал убор из настоящих черно-белых орлиных перьев. Поверх одежды из дорогой оленьей кожи на нем было красивейшее зеленое шерстяное одеяло. Он стоял, скрестив руки на груди, с видом человека, привыкшего повелевать. Рядом с ним остановился высокий, тонкий юноша, совершенный его двойник по чертам лица и одежде, за исключением одеяла — у юноши оно было ярко- красное. И на голове не было орлиного плюмажа.
— Какие великолепные мужчины! — заметил профессор. — Ни один университет, каким только может похвастаться наш цивилизованный мир, не даст того, что простая пища, скромный образ жизни, даже сам воздух свободных прерий подарили этому гордому человеку и его сыну. Тони, мы обязательно должны заговорить с ним. Не знаю только, как представиться.
— Обстоятельства подскажут, будь спокоен, — улыбнулась миссис Аллан. — Выйдите с Тони подышать. Вот увидишь, что-нибудь да произойдет.
Так оно и случилось.
Когда профессор и Тони вышли на платформу, они увидели толпу пассажиров, некоторые прохаживались туда-сюда.
— Хоть бы они не стояли и не пялились так на индейцев! — с возмущением сказал Тони. — Индейцы на нас ведь не пялятся.
— Ну еще бы, — сказал профессор, — индейцев с колыбели учат, что вежливые люди не пялятся, как ты выразился.
Они завели короткую беседу о воспитании, и как раз в этот момент к величественному индейцу проворно подошел хорошо одетый господин и очень громко сказал:
— С добрым утром, приятель! Я бы не прочь купить это украшение из орлиных перьев, что у тебя на голове. Продашь его? Вот доллар.
