под ее ягодицы.
— Стоило мне тебя увидеть, как мной овладели варварские страсти. — Он приподнял ее так, чтобы его твердый пенис уперся в ее пульсирующую расщелину. — Я похож сейчас на какого-нибудь Аттилу. Так что особой изысканности не гарантирую.
— Мне это и ни к чему.
— Тогда все в порядке, — сдавленно прохрипел он, продвигаясь вперед так, чтобы она могла сполна ощутить то, что ощущает он, а он мог забыть о галантности и хороших манерах — взять с ходу то, что так отчаянно хотел получить.
Когда он заполнил ее, она ахнула, желая ощутить его везде, полностью слиться с ним, раствориться в тех неземных наслаждениях, которые обещал ей Дермотт.
— Не останавливайся, — выдохнула она, чувствуя, как взорвались все ее ощущения.
Он знал, что этого не стоит делать, но тем не менее прошептал: «Ни за что…» — и продвинулся еще дальше,
— Я могу умереть сейчас от наслаждения…
— Тысячу раз умереть, — пробормотал он и погрузился в нее почти до самого предела.
— О Боже…
Он застыл в неподвижности, оставаясь глубоко внутри ее тела, а экстаз, нарастая, переполнял его, и все его существо звенело от восторга.
— Не выходи… О, милый, не выходи…
Едва расслышав ее слова, в горячке страсти он все же ответил:
— Нельзя, — и сразу же начал отходить назад.
— Нет, нет, нет! — вскрикнула она и вцепилась ногтями в его спину, пытаясь продлить наслаждение.
— Тсс! — скомандовал он, вырываясь из ее объятий. — Я выхожу. — Но тут же вновь погрузился в нее — по самую рукоятку, услышав в ответ тихий благодарный вздох.
Снедаемые страстью, они лихорадочно двигались, проливая на ковер реки ароматной воды. Забыв обо всем на свете, они старались утолить свой чувственный голод; одновременно достигнув верха блаженства, наконец оба свалились без сил.
— Я буду вам… вечно благодарна, — еле слышно прошептала она.
— С превеликим удовольствием, — упершись лбом в край ванны, пробормотал он.
— Я… кажется… скоро захочу… еще…
Повернув голову, он встретил ее сияющий взор.
— В воде или на суше? — протянул он, потягиваясь.
— Как захочешь.
То, чего, он хочет, может ее испугать, подумал Дермотт; впрочем, перспектива умереть от излишеств любви начинала пугать и его самого.
— Я составлю список, — прошептал он, на губах его заиграла легкая улыбка.
— А я на все готова.
— Прямо вот так, не глядя?
Она слегка шевельнула бедрами.
— Пока он во мне, я согласна на все.
— Это вдохновляет.
— Какая я счастливая! — тихо засмеялась она. Опытный игрок, он прекрасно знал, какую роль в жизни играет случай, и хорошо понимал, как им повезло.
— И я тоже, — серьезно сказал Дермотт.
Глава 10
Он вытащил наконец ее из ванны, завернул в один из своих халатов, накинул другой халат на себя и через спальню провел в другую комнату, такую огромную, что, увидев ее. Изабелла робко остановилась на пороге.
— Это что, твоя римская баня?
Стены и пол зала были выложены мрамором, высокий куполообразный потолок украшен мозаикой, свет от многочисленных настенных бра отражался в десятках развешанных по стенам зеркал в золоченых рамах.
Он покачал головой:
— Та находится на первом этаже. Мой прапрадед однажды увидел такую комнату на одной вилле в Неаполе и привез с собой двадцать итальянских мастеровых, чтобы они создали для него ее точную копию. Я подумал, что тебе, может быть, захочется в ней побывать.
— Спасибо. — На ее щеках выступил румянец.
— Если хочешь, я могу уйти.
— Если можно, хотя… — Она покраснела еще гуще. — Я хочу сказать, после того, что произошло…
— Я подожду снаружи, — вкрадчиво сказал он. — Ватерклозет вон за той дверью. — И, указав на стену, на которой был нарисован маслом какой-то сюжет из деревенской жизни, добавил: — Просто нажми на куст примул.
Когда дверь за ним закрылась, она еще немного постояла, с восторгом рассматривая великолепное помещение. Нигде раньше она не встречала такой роскоши, как в Батерст-Хаусе. Правда, сам Дермотт, кажется, вовсе не замечал ее — его небольшая гардеробная была почти скромной. Раздался бой часов, и, оглянувшись, Изабелла увидела большие напольные часы, стоявшие между гигантской мрамор — ной ванной и шелковым шезлонгом. Пожалуй, в этих палатах могла бы уютно расположиться целая семья, растерянно улыбнувшись, подумала она. От камина распространялось приятное тепло, цветы в вазах благоухали — истинный рай! Среди такого неземного великолепия вполне можно тронуться умом.
На этой странноватой ноте своих раздумий она направилась к потайной двери и осторожно коснулась куста примул. Хорошо смазанные двери бесшумно распахнулись, и перед ее глазами предстала еще одна, украшенная мрамором, на сей раз розовым, комната — с возвышающимся наподобие трона ватерклозетом и раковиной с несколькими кранами, наличие которых означало, что Батерст-Хаус снабжен водопроводом. Жаль, что никому нельзя поведать об этой роскоши, подумала она, тем более дедушке.
Когда она вернулась в спальню, Дермотт сидел за большим письменным столом в своей скромной гардеробной. Утонув в огромном кресле, он лениво потягивал бренди из бокала.
— Ну что, справилась с кранами?
— Да, спасибо. Как красиво и как остроумно! Дедушка был бы в восторге от вашего водопровода.
— А я бы с удовольствием посмотрел на твоего дедушку, — улыбнулся он. — Ему удалось воспитать весьма неординарную женщину. — Он встал и предложил ей стоявший рядом шезлонг.
— Ты считаешь меня неординарной? — Она расположилась в шезлонге, думая о том, что сейчас он не менее очарователен, чем до их близости.
— Несомненно. Шампанского? У меня тут кое-что припасено. Будить слуг не надо.
— Да, спасибо. — Она взяли предложенный бокал. — Моя неординарность в свободном поведении?
— Как тебе сказать? Отсутствие жеманства, пожалуй, привлекает в тебе более всего.
— Ты хочешь сказать — недостаток светскости, — с улыбкой заметила она.
— Я хочу сказать, что не люблю неискренних, лживых женщин. А ты не такая. Ты естественная и вызываешь во мне тем самые сильные желания. Но хватит об этом, я уже и так сказал более чем достаточно. Не люблю разговоров о чувствах.
— Как и все мужчины — судя .по моему опыту.
— По твоему опыту? — Он удивленно поднял брови.
— Я ведь участвовала в делах дедушки. Если разговор хоть как-то касался личных переживаний — например, в связи с кораблекрушением, или с испорченным грузом, или с бунтом рабочих на плантации — все обычно говорят стандартную фразу: «Такова жизнь» — и переходят на другую тему. Даже мой милый дедушка редко говорил о своей любви ко мне, скажет только: «Ты для меня и солнце, и луна, Иззи (так он называл меня с детства). Скажи, что тебе нужно, и ты тотчас это получишь».
— Какая избалованная юная леди, — хмыкнул Дермотт. — Это касается и ваших сексуальных аппетитов. Хотя я не жалуюсь…
