ноги стали как бетонные. Я испугалась. Могла только стоять там, и всё. Наверное, от шока.
Всё бы улеглось, надо было лишь подождать. Но, когда прибежала учительница физкультуры Шарон Лидди, стало только хуже, потому что у меня отпала необходимость приходить в себя. Если бы Шарон тогда не подняла бучу, а приготовила всем по чашке чаю и принесла мне стульчик, всё было бы в порядке, и я бы сейчас здесь не сидела.
У врачей в клинике полно настоящих больных и нет желания тратить драгоценное время на получивших легкий шок, поэтому неудивительно, что меня отпустили. Дорогу домой помню плохо, кажется, добиралась на трамвае. Но помню, так выбилась из сил, что даже не выполнила распорядок по отходу ко сну. Просто переоделась в пижаму и сразу легла.
Я не паниковала. Напротив, в моей душе вдруг воцарил мир. Меня с детства окружали цифры, но до случившегося я находила способ примирить цифры и жизнь. И вот они захватили власть – целиком и полностью. Я наконец стала свободной.
На самом деле всё было не так ужасно, как кажется. От липкой влаги моя кожа прилипла к простыне, а простыня к матрасу, и это было важно, так как вставать я не собиралась. К тому же мне было тепло. Я ни в какую не хотела вылезать из кровати, несмотря на приход Джил и все ее уговоры и мольбы. Бедняжка Джил, она так ничего и не добилась. Когда приехала «скорая», я по-прежнему не соглашалась вставать. А ведь надо было всего-то поставить будильник на 5.55, но откуда им было знать? Пришлось вколоть мне снотворное, потому что сдвинуть сопротивляющееся тело очень непросто, даже для двух здоровенных парамедиков.
И я вдруг разучилась считать про себя. Я больше не могла скрывать, что считаю. Мне постоянно хотелось произносить цифры вслух. Если в больнице кто-нибудь делал что-то неправильно, например брал 8 квадратиков с буквами вместо 7, играя в скрэббл, или как ни в чем не бывало приносил ужин позднее, чем обычно, меня это немного расстраивало. Я кричала. Немного. Швырялась предметами. Иногда.
После нескольких недель терапии становится очевидно, что микробофобы потихоньку выздоравливают. Эдит, наша лучшая ученица, по-прежнему боится прикасаться к предметам, но уже не из- за микробов. Просто у нее трясутся руки. Дарья и Джемма тоже чувствуют себя лучше. Оказалось, они сестры, которые уже много лет друг с другом не разговаривали. Каждая подозревала, что другая лишь притворяется больной, чтобы поиздеваться над сестрой. Вскоре Дарья вернется на работу – она ортопед. Джемма по-прежнему плачет во время сеансов, но уже научилась спать по ночам, не оборачивая кровать целлофаном.
А вот у Карлы дела похуже. Спустя несколько сеансов Франсина сообщает, что та бросила занятия. По словам Франсины, нельзя позволить, чтобы ее уход поколебал нашу ментальную уверенность в здоровом счастливом будущем. Гари с каждым сеансом становится всё более озлобленным. Он защищает свое право быть микробофобом на всех уровнях: интеллектуальном, эмоциональном и даже религиозном, потому что микробы тоже твари Божьи, – и кто такая Франсина, чтобы отрицать их важность? Мне его жаль. Безработный, подружки нет, живет один. Что за пустое существование? Неудивительно, что он никак не может расстаться со своими микробами – какая-никакая, а компания.
Через неделю Франсина ненадолго исчезает. Когда пенициллиновая капельница ей больше становится не нужна и она выходит из больницы, полностью излечившись от желудочной инфекции, у Гари возникают сомнения по поводу эффективности лечения. Мы делаем ставки, как долго он продержится.
Мы с Шеймусом сидим дома и смотрим телевизор. Я целыми днями смотрю телевизор одна, а по вечерам с Шеймусом. После утреннего шоу идет кулинарное, с сексапильным греческим шеф-поваром, который просто обожает болтать с оператором. Потом начинается развлекательная программа, посвященная
