Однажды видел Ливенцев этого сухощавого седоусого немца, который вел себя при Баснине, точно ученая комнатная собачка, и 'делал стойку' всякий раз, как только появлялся в канцелярии штаба из своего кабинета Баснин, то есть вскакивал и замирал руки по швам. Но в то же время известно было всем, что именно он ведет все дела бригады по своей линии, так как Баснин ленив, притом часто объедается и оттого болеет желудком и не всегда бывает в штабе.
Кое-какая надежда на то, что Баснина не будет в штабе и теперь, появилась у Ливенцева, когда они дошли до трамвайной остановки, но на всякий случай он все-таки перебирал в уме все, что мог бы сказать в оправданье, если бы Баснин захотел его выслушать. И пока ехал в трамвае, составил что-то вроде речи из целого ряда его недоуменных вопросов о Генкеле, а Генкель сидел в это время у окна, наполовину открытого ввиду теплого дня, и курил, дым выпуская в окно.
В штабе бригады оказался один только адъютант, пожилой поручик, ходивший по канцелярии. На вопрос Генкеля, можно ли по весьма серьезному делу видеть командира бригады, адъютант ответил бесстрастно, как судьба:
- Генерал Баснин дома, болен... Генерал Рейс поехал к нему с докладом.
Генкель обернулся к Ливенцеву:
- Хорошо, прапорщик... Мы можем в таком случае поехать на дом к генералу Баснину.
- Была охота ехать к больному генералу с полнейшими пустяками! отозвался Ливенцев.
- Нет-с! Это не пустяки! - повысил было голос Генкель.
- С вашей точки зрения?.. Только не с моей.
- Тогда поедем сейчас же к командиру дружины!
- Вот что: вы можете ехать, конечно, куда вам будет угодно, а мне это все надоело, и я пойду домой. Кормовые деньги я все-таки надеюсь от вас получить сегодня: их можно прислать с кем-нибудь из писарей ко мне на квартиру.
- Нет! Уходить вы не имеете права! - попробовал было начальственно прикрикнуть Генкель, но Ливенцев усмехнулся:
- Е-рун-да! Как это так не имею права?.. Вот взял и ушел!
И быстро двинулся к выходу.
- Я сейчас же еду к командиру дружины! - кричал ему в спину Генкель.
- Можете! Не запрещаю! - отозвался Ливенцев от дверей и, не обернувшись, пошел домой обедать.
А дома ждал его ратник с одного из постов Степан Малаха, который передал ему словесное приказание зайти на вокзал вечером.
- От кого приказание? - спросил Ливенцев.
- Жандарм с седой бородой переказывал, ваше благородие.
- Вахмистр? Гончаренко?
- Не могу знать, как фамилия. А медаль он имеет золотую.
- Значит, вахмистр передал тебе... А от кого приказание?
- От якого-сь полковника.
Ливенцев понял, что приказание идет от жандармского полковника Черокова, и подумал, что, может быть, Генкель успел поговорить с ним по телефону, с этим Чероковым, может, они были когда-нибудь сослуживцами...
Черокова он видел всего только раз, когда принимал посты на железной дороге, так как посты эти каким-то образом были в ведении жандармской власти и дежурный по вокзалу жандарм обыкновенно добывал ему дрезину для объезда постов и рабочих, чтобы вертеть дрезину.
Вечером Ливенцев поехал на вокзал, где старый вахмистр Гончаренко, по своей представительности годившийся в генерал-губернаторы, нагнувшись к нему, сказал ему тихо и таинственно:
- Дня через два ожидаем его величество.
- Вот как! - очень удивился Ливенцев. - Отчего же нигде об этом ничего не говорят?
- То есть, где же это нигде? - осведомился Гончаренко.
- Да вот я был сегодня в штабе дружины и в штабе бригады - нигде ничего не слыхал.
Жандарм стал совсем таинственным и сказал почти шепотом:
- Секретная депеша, только в обед получена.
- Ну, у меня на постах все в порядке. А завтра поеду - кормовые деньги раздам.
- Завтра я распоряжусь, значит, насчет дрезины... А ко скольким часам дрезину заказать?
- Часам так к одиннадцати, я думаю.
- Слушаю, - сказал Гончаренко. - А теперь пойдемте, я вас проведу к начальнику.
И когда шел за огромным вахмистром Ливенцев по плохо замощенному вокзальному двору к двухэтажному дому жандармского управления, он смутно представлял себе Черокова, как человека незначительной внешности, но с какими-то странными, аспидно-сине-молочными, холодными и совершенно неподвижными, как у амфибии, глазами. Конечно, покушений на железной дороге ждали не от внешних врагов, а от внутренних, почему и ведал постами начальник жандармского управления.
В кабинете Черокова горела электрическая лампочка, но окна были наглухо, как везде в Севастополе, задернуты черными занавесками. В такой обстановке аспидно-сине-молочные глаза его стали еще более загадочны, и когда вошел сопровождаемый вахмистром Ливенцев, Чероков, подавая ему руку, так долго и пристально и совершенно не мигая глядел на него, что Ливенцеву стало не по себе и он передернул плечами.
Наконец, тихо, но отчетливо сказал Чероков, когда Гончаренко вышел:
- Его величество ожидается здесь на днях, но сегодня пока никому не говорите об этом.
Он помолчал немного и добавил уже более громко:
- Скажите, за всех людей ваших вы можете поручиться?
- Гм... Безусловно за всех, - уверенно сказал Ливенцев.
- Но ведь вы... Вам хорошо известно, что заводских рабочих между ними нет?
Ливенцев вспомнил, что говорилось что-то о заводских рабочих, когда Урфалов отбирал на посты людей, и сказал:
- Выбирали исключительно сельчан.
- Угу... Сельчан...
Неподвижные глаза Черокова не выдавали ни малейшей работы его мозга, и Ливенцев не мог уловить, когда появилось в нем соображение о немцах-колонистах, но он сказал вдруг:
- Немцы-колонисты ведь тоже сельчане, а у вас они в ротах имеются.
- И на постах есть немцы-колонисты, - сказал Ливенцев, вспоминая, что пост на одном из мостов подобрался исключительно из немцев.
- Ка-ак?! Есть? На постах?..
Глаза Черокова не замигали и не стали шире, они только как будто осветились откуда-то изнутри и побелели.
- Каким же это образом?.. И много их?
- Один пост.
- Це-лый по-ст? Исключительно из немцев?
Чероков даже хлопнул по столу руками.
- Да, целый пост: восемь человек.
- Как же это вы мне ничего об этом не донесли?
- Да ведь это не Вильгельмовы немцы, - улыбнулся его тревоге Ливенцев, - это самые лояльные, наши немцы. Тем более что они не полковники, не генералы, не адмиралы...
- А вы почем знаете, что они лояльные, эти ваши немцы? Нет, уж пожалуйста, ни за кого не ручайтесь! Скажите, чтобы завтра же их в роту, а на их место - русских. Чтобы ни одного немца и ни одного заводского рабочего не было на охране пути! Непременно!
- Заводские рабочие у нас в роте ведь только старые, свыше сорока лет... - сказал Ливенцев.
- Все равно! Чтобы никаких не было! А главное - немцев!
- Хорошо. Завтра же немцев заменят другими: людей хватит.
- Непременно!.. Потом вот что... - И долго и так же неподвижно глядел Чероков, пока заговорил связно:
