расследование. Пожалуй, можно считать, что Джордже уже к нему приступил. Значит, моя задача, опередив его, собственными силами докопаться до истины! При этом я отчетливо сознавал: если убийство совершил кто-то из проезжих, задержавшихся у мотеля лишь для того, чтобы затянуть на чьей-то шее шарф, убийцу не найти никогда!
За столом, где царило всеобщее молчание, я не переставал ломать голову — где же Нино.
Официант принес кофе. Я заказал коньяк. Чедна бросила на меня строгий взгляд. Наклонившись, официант прошептал мне на ухо:
— Я подходил к рефрижератору… Шофер словно бы спит…
— А милиционеры там? — спросил я столь же тихо.
— Да. Ведут себя так, будто ничего не произошло… Никому и в голову не придет… — Он не договорил, поскольку Штраус потребовал виски и при этом подмигнул мне. Храбрится?
Джордже попросил принести лимонад!
Что поделаешь, в этом было наше различие: мне надо было подкрепиться коньяком, чтобы голова начала работать, а моему другу достаточно было лимонада.
Официант принес напитки, вместе с ним появился Нино.
— Где вы пропадаете? — воскликнул я.
— Где? — Юноша простодушно взглянул на меня. — Здесь, в ресторане. Смотрю футбол.
— Все время?
— А что еще делать? Венгры потрясающе играют! Нам не выиграть у них и через сто лет.
Джордже улыбнулся:
— Один мой приятель, спортивный журналист, предложил идеальный способ: чтобы не проигрывать…
— Наверняка что-нибудь очень умное, — не сдержался я.
— …вообще с ними не играть! — закончил Джордже мысль.
— И впрямь гениально! — процедил я сквозь зубы и обратился к Нино: — Пушкаш действительно великий мастер!
— Ну, он над нами просто издевается! Точен, как снайпер! — согласился юноша. — Ему еще долго не будет равных.
И он восторженно принялся анализировать игру венгерского футболиста, а я подумал, что у этого несуразного студента есть алиби.
Только вот почему он надавал Юлиане пощечин?
Чедна с изумлением прислушивалась к нашему разговору о Пушкаше. Сообразив, наверное, что, беседуя на эту тему, я одновременно пытаюсь сосредоточиться на деле, она щелкнула пальцами и воскликнула: «Ага!» Я отвел ее в сторону, шепнул: «Скажи Нино про Ромео» — и вышел из гостиной.
У бензоколонки я увидел Прпича. Он наполнял бак рефрижератора — совсем как у Ромео, только с болгарским номерным знаком.
— Фрукты везет. В Цюрих, — сообщил мне человек в синем комбинезоне.
— Ваше имя Степан Прпич? — спросил я.
— Так меня крестили, — ответил тот. — Отец мой — крестьянин из Грубишно-Поля, что неподалеку от Новской, мать тоже крестьянка… Желаете знать что-нибудь еще?
— Я не следователь, — сказал я примирительно, — я журналист, а прежде всего человек, уважающий факты.
— Да все факты против меня!
— Это вы уже говорили. Вам придется рассказать, из-за чего вы подрались с Ромео…
— А сие из сферы интимной, — сказал Прпич, и по тому, как он это произнес, я почувствовал, что имею дело с человеком, получившим образование лучшее, нежели то, которое необходимо для работы на бензоколонке. Должно быть, Прпич прочел мои мысли, потому что, улыбнувшись, сказал: — Я повидал жизнь… Простите, получу деньги с болгарина, и продолжим наш разговор…
Пока он рассчитывался с болгарским шофером, я наблюдал за проезжавшими автомобилями. Машин было немного. Видимо, все застряли там, где их застало начало футбольного матча, минут через тридцать, когда игра кончится, шоссе будет забито.
— Привет, братишка! Счастливого пути! — распрощался Прпич с болгарином.
— Значит, вы повидали жизнь? — возобновил я прерванный разговор.
— Да, довелось. Три года сидел… За растрату. По заслугам получил… Когда вернулся, на прежнюю работу меня не взяли. Поехал к отцу в Грубишно-Поле… к отцу, матери и двум детям. А жена упорхнула…
— Неужели?
— Она работала здесь на бензоколонке, чтобы детей кормить и мне в тюрьму посылки слать. Однажды появился Ромео, предложил ей место рядом с собой в кабине… А я занял ее место на бензоколонке. Каждый раз, как Ромео останавливался здесь, я просил его вернуть мне жену, не ради себя, ради детей. Он смеялся и отвечал, что ему нравится ее стряпня. Две недели назад, когда он отправился в Турцию, я съездил в Неаполь и забрал жену… Детям нужна мать, разве не так? Думайте обо мне что хотите, я повторю: детям нужна мать, мне — опора в семье… А Ромео думал иначе. Он считал, что сможет кулаками добиться своего…
— И вы решили отделаться от него.
— Нет! Говорю вам, что не трогал его, если не считать драки. Я не убийца, хотя тому, кто его убил, благодарен.
Я вернулся в гостиную. Чедна, Розмари и Штраус сидели за одним столиком, Джордже и Нино — за другим.
На экране продолжался поединок между футболистами. Бранко Станкович пытался остановить левого нападающего венгров Цибора.
Чедна, Розмари и Штраус шептались.
Джордже и Нино завороженно уставились на экран.
Я знал: Чедна и Джордже, каждый по-своему, ведут расследование.
В дверь постучали, вошел милиционер. Он небрежно отдал честь и попросил Джордже выйти в коридор.
Я бросил взгляд на часы: 17.25. Мой разговор со Степаном Прпичем продолжался пять минут. Появление милиционера означало, что прибыл следователь. Наверное, из Новской, потому что для загребской группы, пожалуй, было рановато.
Я угадал: Джордже вернулся со следователем из Новской.
— Весьма сожалею, — обратился тот к присутствующим, — но мне придется вас задержать…
— Простите? — Штраус словно не понял смысла сказанного.
— М-м-м, ваша дочь обнаружила шофера… Я должен ее допросить. Это, разумеется, формальность…
— Ну конечно, конечно! — не возражал Штраус и осведомился: — А с кем имею честь?
— Извините, я не представился. Влатко Сенечич из Управления внутренних дел Новской… Мне действительно очень неприятно, что в такой прекрасный воскресный день… Я прошу всех перейти в кабинет директора мотеля. Там мы сможем спокойно побеседовать…
— Спокойно побеседовать мы можем и здесь, — заметил Штраус.
Он был прав. К тому времени, кроме нас — я имею в виду наше «семейство» подозреваемых, — в гостиной никого не осталось. А телевизор можно было выключить.
— Тем не менее, — настаивал следователь, — попрошу перейти в кабинет директора.
— Вы приглашаете всех? — спросил я.
— Да, я полагаю, это необходимо. Товарищ милиционер вас проводит.
