близости от внешнего края воронки. Окаменев от ужаса, я наблюдала за тем, как мощная сила подхватила его, закружила и затянула в бездну, где он и сгинул.
Но тут один из пиратов, на вид старше остальных, издал леденящий душу крик и прыгнул прямо на меня, словно огромный дикий кот. Он сбил меня с ног, я покатилась по палубе, но Цезариона не выпустила.
— Ты убила моего брата! — заорал он срывающимся от ярости голосом. — Я мщу за него!
Разбойник нанес удар кинжалом, но рука его дрожала, и он промахнулся.
— Дурак! — громко и властно рявкнул другой пират. — Хочешь убить наш выкуп? Труп ничего не стоит, а за нее Цезарь заплатит золотом. Как заплатил за себя.
Я откатилась в сторону, судорожно соображая. Вот как, значит! Они прекрасно знают, за кем охотятся. Это заговор, причем направлен он не только против меня, но и против Цезаря.
Тем временем подоспели мои солдаты. Они отбросили разбойников от меня, прижали к борту и уже вознамерились прикончить, но я вмешалась:
— Стойте! Это враги Цезаря. Взять их живыми!
Воинов мой приказ не обрадовал, однако они, будучи людьми дисциплинированными, подчинились. Получив несколько сильных ударов по голове, пираты упали без сознания и были сброшены в трюм, к гребцам.
Один из них, судя по всему, являлся вожаком, и после его пленения в ходе схватки наметился перелом. Наши перешли в наступление, а пираты отбивались, но отступали. Один из них сиганул за борт и, о ужас, угодил прямо в разверстый зев Харибды.
Наш корабль подошел уже к самому краю водоворота, чей шум превратился в оглушительный рев. Деревянный корпус напрягался, сопротивляясь тянущей силе воронки, и я чувствовала смрад: возможно, бездна изрыгала переваренные останки своих жертв.
— Быстрее! Быстрее! — кричал капитан.
Корабль задрожал, застонал и на последнем усилии гребцов проскочил мимо пасти чудовища.
Но до спасения было далеко. Впереди высилась высокая и безобразная зубчатая скала.
— Быстро! Заложить руль в другую сторону! В другую сторону! — командовал капитан, но клочья белой пены, кружевной юбкой окружавшие подножие скалы, уже летели на палубу. Мы неслись прямо на смертоносный камень.
Тут корабль внезапно дернулся, уткнувшись в подушку водорослей, извергнутых водоворотом и прибившихся к подножию скалы. Столкновения избежать не удалось, но толща замедлила движение и смягчила удар, а сила толчка развернула корабль так, что он изменил направление и стремительно проскочил мимо основания великой Сциллы. Ужасное морское чудовище о шести головах, пожравшее шестерых товарищей Одиссея, на сей раз лишилось угощения.
Скала осталась позади, а потом налетел внезапный порыв союзного нам южного ветра и буквально выдул нас из пролива. Уже в открытом море мы смогли увидеть то, что стало с двумя преследовавшими нас пиратскими кораблями. Один, увлекшись погоней, попытался пройти слишком близко от зева Харибды и под душераздирающие крики команды исчез в водовороте. Другой уцелел, но как только мы миновали пролив, отказался от преследования.
Теперь, когда самое страшное осталось позади, меня начала бить дрожь. Привалившись к борту, я смотрела назад и радовалась тому, что грозная громада Сциллы на глазах уменьшается в размерах. Гребцы по-прежнему налегали на весла что было мочи, но от перенапряжения стали сбиваться с ритма, и лопасти весел все чаще лишь ударяли по воде вместо полноценного погружения. Начальник гребной команды понял это и отдал приказ снизить темп.
Двух пленных пиратов, так и не пришедших в себя, заковали в цепи, подняли рывком с гребной палубы и привязали к мачте. Они обмякли, головы свисли на сторону.
Я внимательно рассмотрела их. Один из них оказался лысым и очень мускулистым, а его товарищ, напротив, малорослый и хилый. Заколоть меня хотел лысый, и он кричал что-то о своем брате. Костлявый орал про выкуп и Цезаря. Оба они выглядели слишком старыми для пиратов — лет по пятьдесят, если только суровое солнце и морские ветра не состарили их лица прежде времени.
— Они скоро заговорят, — сказал капитан. — Но почему ты не разрешила их убить?
— Я хочу подарить их Цезарю, — сказала я. — Это не случайное нападение, оно имеет какое-то отношение к нему.
Я уже везла ему подарки: дорогую древнеегипетскую статую, которую, как я знала, он жаждал заполучить, традиционные золото и жемчуга. Но пленники, без сомнений, порадуют его больше.
Чтобы дать гребцам передышку, капитан велел полностью развернуть парус, и мы заскользили вдоль побережья Италии. Наконец-то Италия! Впереди нас, словно гигантский природный маяк, извергающий пар и облака дыма, высился над морем великий вулкан Везувий.
— И долго еще? — спросила я капитана, прекрасно понимая, что вопрос мой звучит по-детски.
Он посмотрел вверх на облака, плывшие в том же направлении, что и мы.
— Если южный ветер не переменится, несколько дней.
Однако ветер скоро утих. Прошло десять дней, прежде чем мы приблизились к Остии — порту в устье Тибра, того самого прославленного Тибра. Я вышла на пристань и с удовольствием ощутила под ногами не шаткую палубу, а твердую почву. Наш корабль, учитывая не самые благоприятные ветры, показал весьма неплохую скорость. Тем не менее, чтобы добраться до места назначения, потребовалось более сорока дней.
Первым моим впечатлением стало искреннее удивление: Тибр был заурядной речушкой, не идущей ни в какое сравнение с могучим и величественным Нилом. Неужели на берегу этой ничем не примечательной речки стоит город, жители которого желают властвовать над целым миром?
Глава 22
Солнце уже село, но небо, подернутое полосками закатного золота, сохраняло насыщенный нежно- голубой цвет. Впервые ступив на землю Италии, я медленно огляделась по сторонам. Я вбирала в себя образы знакомой лишь по рассказам страны. Совершенно новыми для меня оказались деревья: высокие, как сосны, с широкими колючими зонтами крон. Стволы их были голые почти до самой макушки, как у пальм, но причудливо искривленные ветви и странная игольчатая листва густого темно-зеленого цвета казались порождением фантазии словоохотливого путешественника.
Когда же кроны этих диковинных деревьев расшевелил легкий ветерок, вокруг них распространился изумительный аромат, нежнейший и всепроникающий, словно самая сущность зелени.
Под моими ногами расстилался густой травяной ковер, необыкновенно плотный благодаря множеству сухих бурых иголочек — как я поняла, опавших с тех самых деревьев. Иголки тоже испускали живительное благоухание, да и сама трава, сочная и упругая, сразу наводила на мысль о том, что этот ковер — живой, в отличие от плоских циновок, расстилаемых во дворцах.
Мы тут же направили гонцов к Цезарю, но встречающие подоспели к пристани раньше. Всадников, вместе с которыми прибыли несколько ухоженных лошадей и носилки, возглавлял магистрат на белом коне. Он вертел головой, явно высматривая меня. За ним следовал другой человек официального вида.
При виде нас магистрат — круглолицый мужчина средних лет с совершенно неприметной внешностью — остановил коня, спешился и направился ко мне. Он был в легком плаще, накинутом поверх белой с узкими вертикальными полосками туники. В руке он держал свиток.
— Царица Клеопатра? — спросил он, прежде чем поклониться. — Добро пожаловать в Рим. Я прибыл от имени Цезаря, чтобы приветствовать тебя и сопроводить в твои покои. Мое имя Гай Оппий.
Итак, сам Цезарь не приехал. Разумеется, ему не пристало ждать вестника, а по его прибытии бежать, словно школьник, мне навстречу. Корабль мог причалить когда угодно, угадать точное время невозможно; но я все равно ощутила укол разочарования, показавший, как сильно мне хотелось его увидеть. Я заставила себя улыбнуться.
