короля Александра, номер 453, это где-то в районе Цветочного рынка.
– Еб твою мать! – говорю.
– Ради бога, – откликнулся майор Шустер.
– Прекрасная новость!
– Только не для меня.
– Ладно, сейчас у меня есть одно действительно серьезное предложение. Тут рядом со мной сидит Слободан Пилишер, еврей. Албанцы выкинули его из дома. Ему нужна виза – в любую страну.
Майор Шустер вежливо отвечает:
– Хорошо, высылаю машину с лейтенантом Ритингом. Он привезет его ко мне в штаб.
– Мне хочется, чтобы и вы приехали, я должна лично перед вами извиниться за свое вранье. Понимаете, мне пришлось...
– Понимаю вас, но мы должны соблюдать некие нормы, которые в обществе называют моралью. К сожалению, я не приеду, потому что побаиваюсь вас.
– Вы – меня?!
– Ну, не совсем вас, но...
– Продолжайте!
– Если я скажу это, то, боюсь, придется вновь произнести эту глупую фразу Зингера. Давайте вместо этого я сделаю для господина Слободана все, что смогу. Кстати, мы сейчас занимаемся делом господина Ашкенази и его матери.
– О, майор, огромное вам спасибо от всех евреев и сербов!
– Будьте осторожны, ведь вы сербка, и я не хотел бы, чтобы вас начали искать из-за... Ведь вы для нас – единственная зацепка, по крайней мере, так мне сказал...
– Кто? – спрашиваю. – Какая зацепка?
– Давайте бесстрастно, помните, как мы говорили? Не искушайте вашу любовь следами, за которые легко зацепиться...
– Не понимаю, – говорю.
– Спасибо за звонок!
Майор Шустер прервал разговор. Чтоб его мать, я прекрасно поняла последние слова майора Шустера! Конечно, он знает, что я бегаю за Гарольдом. Но известно ли ему, что мы только что расстались? Слободан ел сэндвич, и я крикнула ему по-сербски:
– За тобой едет немец, все будет о'кей! Раймонда встрепенулась:
– Умоляю тебя, здесь говорят по-албански или по-английски!
Она произнесла эти слова, подмигивая Мики. Тот в ответ шлепнул ее по заднице, она изогнулась, ухватила его за запястье и подняла руку вверх, совсем как на ринге.
– Теперь мы чемпионы! – пропел Мики.
– Ага, – говорю, – далековато зашло ваше межнациональное сотрудничество!
Пока мы втроем смеялись и болтали по-сербски, сержант Джон читал «Гардиан». Раймонда шепнула мне по-албански:
– Слушай, ты сможешь подтвердить, что Мики никого не убивал?
– Тебя же свои убьют, если про него узнают.
– Меня? Я – полковник УЧК, я ведь не сама явилась сюда наниматься в официантки. Это Мики на меня навалился. Говорит, давай поженимся и сбежим в Канаду.
– Ой, только не в Канаду! – говорю я Мики.
– Все мы в одном дерьме! – отвечает он. – Твой англичанин сбежал от тебя?
– Точно.
– Бери Джона. Знаешь, он отличный парень, каждый день сюда приходит, книжки читает, что-то записывает.
– Он писателем хочет заделаться.
– Он Мики одну книжку подарил. Мики говорит: хороший роман, со счастливым концом.
– Дай Бог, чтобы у тебя с Мики тоже все хорошо сложилось.
– И тебе того же! А чего бы тебе в Сербию не уехать?
– Пока еще не могу. У меня мать с отцом похитили.
– Расскажи мне – у меня связи, я смогу помочь.
– Так вроде майор Шустер этим занимается, – говорю.
– Это дело!
«Кобель с яйцами», – подумала я. В «Бар Кукри» вошел военный и с порога крикнул:
– Лейтенант Вилли Ритинг, мне нужна фройляйн Мария!
Я подвела к Вилли Слободана:
– Прошу вас, господин Слободан Пили-шер, он поедет с вами.
– Битте шён, – говорит лейтенант Вилли. – Прошу вас, герр Пилишер.
Щелкнули каблуки. Прощай, Слободан! Он только глянул на меня, все еще держа в руке недоеденный сэндвич. Я подошла к нему, отобрала сэндвич и поцеловала в лоб.
И они ушли – немец и еврей.
* * *
ДЖОН опустил газету, и я подумала, что сейчас начнет меня допрашивать. Но он бросил страницу «Гардиан», как карту на сукно:
– Читайте, прошу вас.
И я прочитала:
«Албанский Гитлер в Приштине.
...Эмин Джиновици (40) – владелец при-штинского кафе под названием „Пицериа Хитлери“. Эмин Джиновици даже внешне сильно напоминает Гитлера и выглядит фактически как его двойник. Представитель французской армии сообщил, что его солдатам запрещено посещать „Пиццерию Гитлера“. Хозяин Эмин Джиновици с воодушевлением рассказывает о том, как во время Второй мировой войны они помогали немецким солдатам, об участии местных албанцев в уничтожении мятежных сербов. Джиновици провел несколько лет в Германии, откуда вернулся в Косово уже как член УЧК. Джиновици – символ розни и ненависти в Косово и Метохии. Апофеозом ненависти стало убийство в Приштине сотрудника Объединенных Наций, который по-сербски попросил у продавца сигареты.
Сторонников германского нацизма в Косово хватает и без Джиновици. Члены УЧК ведут себя как гитлеровские коричневорубашеч-ники в тридцатые годы...»
– Еще одно начало романа? – торжествующе говорю Джону.
– Где это заведение?
– Раймонда, где эта «Пицериа Хитлери»?
– Что?! – удивилась Раймонда. Мики переспросил:
– Знаешь, где эта пиццерия?
– Да. Идем, – говорю.
Джон расплатился за виски и три сэндвича, сдачу оставил Раймонде и Мики.
В то воскресенье, в июне 1999 года, в При-штине, мы были самой красивой парой. Джон ростом под баскетбольный щит, и я, тоже не маленькая, но и не мяч, который легко забросить в корзину.
Идя по улице, он еще раз прочитал статью в «Гардиан», видимо, предполагая, что это поможет ему сочинить первую фразу романа.
Я опять начала забавляться, потому что мне нравился Джон, и не только он, но и номер 11 на его груди – во время учебы я тоже носила на футболках разные номера. Позже, когда заметила, что моя баскетбольная мода стала широко распространяться, я начала писать на футболках длинные телефонные номера. На гребешке в волосах я написала регистрационный номер машины – ПР 24–08 – драндулет моего папашки.
И тут Джон вдруг схватил меня за руку. Я было радостно уцепилась за нее, а он мне передал тот самый толстый воскресный выпуск «Нью-Йорк Таймс».
– Здесь что, тоже что-то против НАТО написано? – спрашиваю.
– Где эта кафана?
