ДЕНЬ ОДИННАДЦАТЫЙ
1. Гр-р рассказывает о своих впечатлениях от моей прабабушки.
Утро воскресенья. Гр-р заявил, что хочет экзотический завтрак — на шкуре и возле камина. Я согласилась — в обмен на его раскаяние.
— В чем это я должен раскаиваться?
— А кто мою прабабку трахнул?
— Фи, мадам, какие слова…
— Так трахнул же!
— Это была ты!
— Опять двадцать пять! Говорю тебе — это была Анна.
— Нет, так не пойдет. Я есть хочу! Сначала ты мне, как обещала, устраиваешь завтрак на шкуре. А потом, может быть, я и раскаюсь в чем-нибудь…
Трепло…
Пока Громов разводил огонь в камине, я жарила оладьи с яблоками. Омлет с шампиньонами был уже готов, когда Гр-р заглянул на кухню:
— Ну, что?
Я вручила ему поднос:
— Иди, только не слопай все по дороге…
Завтракать на шкуре было прикольно. Морковка таращилась на нас из угла, но не подходила. У нее на хвосте снова торчала рукавица — только теперь не серая, а зеленая, как весенняя травка.
— Кис-кис, иди сюда, чего-то дам! — Гр-р, лежа на пузе, зазывал Морковку.
Кошка еще шире раскрыла глаза, но с места не сдвинулась…
— Громов, ты наелся?
— Мы-гы…
— Тогда начинай каяться…
— Да мне не в чем — я вообще ангел…
— Ты насильник и надругатель!
— О-о-о! Слово-то какое выдумала! Еще скажи — сексуальный маньяк…
— Конечно, маньяк! Растлитель прабабушек…
Как можно заставить женщину замолчать? Да поцеловать, конечно…
— Почти прощаю… Начинай…
— Когда ты мне рассказывала о своем первом посещении 1909 года, я думал, что мы имеем дело с ясновидением — по крайней мере, с этим я уже встречался. Тот же Карп, например, не зря же к нему толпами ходят… И то, что ты называла 'была в прошлом', я считал информацией, каким-то образом полученной тобой из 1909 года. Увидела же ты Витька с собакой… Или вчера — нашла же ты журнал… Прости, я самоуверенно не принял всерьез твоих утверждений, что ты действительно БЫЛА в прошлом — была Анной, то есть своей прабабушкой. Я допускал, что ты каким-то образом видишь прошлое. И не понимал, зачем ломать комедию, делая вид, что ты — это не ты. Я даже подыгрывал тебе, но до последнего считал, что ты валяешь дурака с этим перемещением… До тех пор, пока не…
— Пока… что? — я-то знала, ЧТО.
— …пока не лег с тобой в постель. Можно целый день быть в образе, играть роль Анны из девятьсот девятого года — и ни разу не проколоться. Но зачем притворяться Анной, когда я тебя раздевал и… и… Это было бы цинично — а ты на такое не способна, это я знаю точно. Иначе я бы с тобой просто не был… Тогда остается два варианта — или ты ненормальная, или это и вправду была не ты.
— А почему ты просто мне не поверил? Ты же видел стену вместо Тюниной двери… И Тюня пропала…
— Эту чертову дверь и эту чертову фантомную квартиру я вообще выбросил из головы! Нет ее — и все! Возможно, когда-нибудь это можно будет объяснить. С Тюней проще — ушла, уехала, раз ей надо… Никто не заявил о пропаже, значит, нашла себе где-то место…
Конечно, нашла — у меня, стала моим домовым… Я это выяснила вчера.
— Почему ты замолчал? Как я понимаю, самое интересное впереди?
— Я дурак, что не послушался тебя…
Кто бы сомневался…
— Она позвонила… Я сейчас так говорю — она, — потому что теперь уверен, что тогда со мной была не ты — несмотря на твои руки, губы, грудь… Так вот, она позвонила около трех дня — а голос-то твой, только интонация чужая и речь, слова… Но зная твою любовь к словам, я не очень удивился. Она — или ты — сказала: 'Я Анна. Нельзя ли нам встретиться?' Я поднялся к тебе и позвонил. Ты не открыла. Я испугался — вдруг с тобой опять что-нибудь стряслось, и открыл дверь своим ключом. Ты стояла посреди коридора в своем зашибенном платье и молча смотрела на меня. Я спросил: 'Нина, что случилось?' А ты: 'Нельзя ли мне выйти? Я хочу посмотреть на Энск. Не смогли бы вы проводить меня?' Я сказал — да, хорошо, сейчас только оденусь — и вышел. Я вернулся через пару минут — ты по-прежнему стояла там, где я тебя оставил. 'Ты чего не одеваешься?' — спросил я. 'Я не знаю, в чем тут принято ходить'. Ну, ладно, затейница, подумал я, поиграем… Я достал из шкафа твою куртку, ты повернулась спиной, чтобы я помог тебе ее надеть. 'А платье, — спросил я, — тебя не смущает?' — 'А что не так с платьем?' — 'Ну, оно не совсем для прогулок по городу…' Тут ты явно рассердилась: 'Я же просила вас помочь мне с одеждой!' Я подвел тебя к шкафу, вытащил твои любимые джинсы и мой любимый полосатенький свитерок, в котором ты так соблазнительно выглядишь. 'Теперь уйдите', — сказала ты. Ой-ой-ой, а что такого-то? 'У вас мужчинам принято присутствовать, когда женщина переодевается?' — 'Мужчина, если с женщиной спит, может и присутствовать…' — 'Вот оно что! Значит, вы мужчина, с которым я сплю? Но все равно уйдите…' Я ждал тебя в коридоре и от нечего делать звал Морковку — куда-то она делась, а ведь всегда встречала меня, стоило мне у тебя появиться…
— Это потому, что коты ЗНАЮТ, кто перед ними, они умеют смотреть сквозь телесную оболочку… Морковка спряталась от Анны. В тысяча девятьсот девятом Маркиз тоже меня не принял — я же не была Анной по сути.
— В общем, стою я в коридоре, а ты кричишь из спальни: 'Григорий Романович, раз уж мы спим вместе, зайдите, я не знаю, как с этим справиться…' Ты не могла снять платье и очень удивилась, когда я расстегнул молнию сбоку. Пришлось выдать тебе еще и трусики по погоде, а также показать, как правильно снимать и надевать колготки. Колготки вообще вызвали у тебя дикий восторг — ты сказала, что не представляла, что их можно надевать на голые ноги…
— Еще бы не восторг: в девятьсот девятом женщины носили вечно съезжающие чулки на подвязках… Моя прапрабабка не разрешала своим дочерям даже резинки с застежками — пажи, считая, что это делает девиц похожими на падших женщин.
— С бюстгальтером тоже интересно получилось… Короче, мы кое-как оделись. Ты требовала шляпу, но я сказал, что и так хорошо. Спускаясь по лестнице, ты бубнила, что дама не должна выходить на улицу без шляпы, и я накинул тебе на голову капюшон от куртки, потом посадил в джип. Машина вызвала у тебя просто шквал вопросов. Я еще подумал, откуда ты нахваталась таких сведений — перечисляла марки начала двадцатого века, называла скорость — в верстах, описывала особенности управления. Еще ты сказала, что дома у тебя бьюик 1907 года — с четырехцилиндровым двигателем, двухместный. Где это — дома, поинтересовался я, потому что никаких бьюиков я у тебя не видел, а тем более — таких раритетов… Где? Да в Петербурге… и ты только летом на нем ездишь — открытый… Я решил схохмить и спросил, кто за рулем. Ты гордо сказала: 'Мне шофер не нужен — я сама вожу авто'. Ты очень странно произнесла слово 'шофер' — 'шоффег'.
— Так это по-французски — грассируя…
— Ты показала, где в 'твоей' машине руль — торчит посередине, — и описала длинную рулевую колонку. Спросила, где тормоз, и очень удивилась, когда я продемонстрировал педаль. Потом я сообразил,
