что в старинном бьюике, действительно, тормоз — это здоровый рычаг справа от водителя. Я покатал тебя по городу — ты вела себя вполне нормально, ну, разве что удивлялась скорости, обилию и разнообразию транспорта на улицах. Потом мы зашли пообедать — в то кафе, куда я тебя водил в сентябре, в день, когда мы встретились. Ты никак не прореагировала…
— Это же была не я…
— Теперь-то мне понятно, но тогда я даже обиделся — сколько можно придуриваться, ведь когда мы в прошлый раз здесь были, ты потребовала, чтобы мы сели за тот самый, наш, столик… Но я все равно решил играть в твою игру до конца, чтобы узнать, наконец, чего ты добиваешься…
— …или выяснить, насколько глубоко мое умственное расстройство…
— Нет, ты не сумасшедшая… К сожалению… Тогда было бы проще…
— Грубиян…
— Согласен… Ну вот, сидим мы в кафе, и тут ты начала спрашивать, знаю ли я, кто были мои прадедушка и прабабушка… А я кроме фамилий и не знаю ничего. И ты мне рассказала, что прадед мой — благороднейший человек, что его жена, моя прабабушка, ранена была при взрыве бомбы, осталась инвалидом, а он ее не бросил, так с ней и живет, дочь у них — видимо, это моя будущая бабушка. Я спросил, что ты знаешь о бабушке. Ничего, ей же семь лет всего… Еще ты сказала, что мы с прадедушкой очень похожи: 'Через двадцать лет Арсений станет в точности как вы сейчас…' Вообще ты говорила так, будто рассталась с моим прадедом вчера. Но я все равно не верил, что передо мной Анна…
— И ты, конечно, ничего не спросил ни про убийство Стремнова, ни про Шпинделя…
— Она сама рассказала — но все опять вертелось вокруг моего прадеда: Сурмин сказал, Сурмин выяснил…
— Вспомни, пожалуйста, что она говорила…
— Ну, что… Рассказала, как нашли в канале девушку, оказалось, это их горничная… Все, как в той заметке, что ты давала читать… Да, еще сказала, что окончательно порвала со Шпинделем…
— Все это я уже знаю… А дальше что было?
— Дальше… Привез я тебя назад, привел домой и оставил — сказал, позже зайду… Но получилось придти только под утро — совсем замотался. Ты больше не звонила. Я снова сам открыл дверь — в твоих окнах свет не горел, я подумал, ты спишь, и как можно тише подошел к кровати. Ты и вправду спала — в том своем красном махровом халате, который я давно нигде не видел — ни в ванной, ни в шкафу…
Еще бы ты его видел — я постаралась спрятать его от тебя подальше, чтоб не напоминал о моем позоре. И как только Анна халат раскопала?
— А теперь расскажи, как ты мне изменил…
— Я тебе не изменял! Я лег в постель — к тебе. И хотел — тебя. Я разве мог подумать, что, обнимая тебя и стягивая с тебя всю одежду, которую ты на себя зачем-то напялила, я получу не тебя? Ты не сопротивлялась, но и не отвечала мне… Все было не так, как раньше… И не потому, что у нас с тобой все предсказуемо и по накатанной схеме, нет, ты каждый раз другая, но все равно — ты. А тогда… Кто-то чужой смотрел на меня твоими глазами — даже не знаю, как сказать… Мне отдавалась другая женщина, хотя это была ты… Потом ты отвернулась от меня. Я пробовал с тобой говорить, но ты молчала. Я подумал, что, наверное, это конец, и мы больше не будем вместе. Я не мог заснуть, даже предпринял попытку снова тебя обнять, но ты меня оттолкнула. После долгого молчания ты сказала: 'Григорий Романович, передайте Нине, что это моя месть ей. Неизвестно, что она вытворяет в моем теле. А с вами, потомок Сурмина, мне было хорошо. Передайте также, что у каждой из нас должна быть своя жизнь. Пусть она больше не становится мной'. Тут уж я разозлился… Даже мелькнула мысль, что я живу с ненормальной бабой. Оставаться в постели я не мог, поэтому пошел в ванную — подумать. Не успел я залезть под душ, как услышал, что ты плачешь — даже ревешь в голос. Я вылез, кое-как прикрылся полотенцем и бегом в спальню. И ты сказала, чтобы я убирался, и стала кидаться подушками.
— Потому что это была я, а не Анна. И я поняла, что ты спал с Анной.
— Я тоже понял, что спал с Анной. Но чтобы убедиться, что ты вернулась, пришлось тащить тебя в душ.
— А надо было спросить пароль…
— Хорошо. Говори пароль…
— Пароль.
Нужно было видеть растерянность Громова! А вдруг перед ним снова Анна? Мучить Гр-р смысла не было, и я прошептала ему на ухо:
— Бегу за тобой босиком по снегу…
2. Я выясняю отношения и получаю предложение.
Я понимаю, как может завестись семнадцатилетний оболтус, отягощенный гормонами, если ему подышать в ухо. Но когда так заводится взрослый мужик, у которого баб до черта было…
— Гринь, а тебе сколько лет?
— Ты старше меня на два года. Это что-то меняет?
Японский городовой, зачем я спросила… Теперь совсем ревностью себя изведу… Но выглядит-то он старше меня — сто пудов… Если бы я только заподозрила, что Гр-р моложе, ни за что бы… А, собственно, почему нет? Чем плохо?
— Иди к мамочке…
— Да… И продолжим…
Интересно, что… Мы же еще и не начинали…
— …продолжим поиски — я не всю тебя обследовал на предмет обнаружения пусковых механизмов…
И тут зазвонил телефон — как всегда, в самый неподходящий момент. Громов сбежал вниз и схватил трубку. По его отрывистым фразам я поняла, что звонил Толя, и что-то случилось, а значит, поиски 'тех самых мест' откладываются. Жаль… Громову уже удалось найти такое, чего я о себе и не знала…
— Нина, ребята вернулись с новостями…
— А мне с тобой можно?
— Подходи через полчасика…
В конторе накурено. Непонятно, как Гр-р умудряется не курить в таком окружении… Громов один в своем кабинете. А ты надеялась, без тебя не начнут? Сказал же — позову, когда понадобишься. Значит, при мужском разговоре не была нужна. Обидно, но понятно.
На столе у Гр-р лежал уже знакомый мне лист с наклеенными буквами. Только… Только листок был не в клетку, а в линейку, и имя другое — Володя.
Проследив за моим взглядом, Громов вздохнул:
— Шляпа этот Витек… Говорил же ему — убери…
А это уже хуже, и кое-что напоминает…
— Гриша, ты меня как-то спрашивал, почему я со своим мужем развелась…
— А ты не ответила, сказала, что он был балбес. Но балбес — не причина для развода…
— Он мне врал без конца. Но даже если ему случалось говорить правду, всегда что-то скрывал, недоговаривал, умалчивал, хоть вот столько да утаивал. Я перестала ему доверять. Это было ужасно. А когда он начал еще и по бабам шляться… Наверное, это была последняя капля, — но все равно не так противно, как ежедневная, на каждом шагу, ложь. Я не собираюсь наступать на те же грабли…
И я пошла к выходу. Пусть он катится со своей Соней…
— Нина, прости, я не думал, что это так тебя заденет… — Громов уже стоял в дверях, не давая мне выйти. — Это все из-за Соньки. Ты просто ревнуешь…
— Я не просто ревную — я вне себя от ревности!
Если бы было что-нибудь у меня в руках — все полетело бы в Гр-р…
Правая бровь Громова поползла вверх — высшая степень удивления.
Меня понесло — в последний раз я так бушевала, когда нашла в своем комоде чужое белье:
— 'Это не то, что ты подумала!' — вот все, что ты посчитал нужным мне сказать. И я, значит, могу
