еще ушастый. Номер не вижу. В машине кто-то сидит. Кто-то в куртке с капюшоном, закрывающим лицо.
Зазвонил телефон. От неожиданности я подскочила, а девчонки бросились врассыпную: рыжая направо, желтая — налево. Я взяла трубку:
— Алло… слушаю вас…
Сначала тишина, потом шепот:
— Ты последняя…
Я превратилась в девушку с веслом. Не в силах сделать хотя бы шаг, я стояла, вцепившись в трубку.
— Слышишь меня? Ты — последняя…
Наверное, Громову не понравится иметь в женах девушку с веслом… Я приказала себе немедленно выйти из ступора. И мысленно нажала на свою синюю кнопку, чтобы УВИДЕТЬ. Из дома звонит… Своего, чужого — не знаю, но антураж обычной квартиры. Инвалидная коляска… Как такое может быть? В кресле- каталке — и душитель? Я вернулась в реальность. На другом конце провода мерзким шепотом повторяли одно и то же:
— Ты — последняя… Ты — последняя… Ты — последняя…
Я включила громкую связь, достала из сумки свой мобильник и нашла в нем диктофон. Ну, поговорим…
— Я вас не понимаю…
— А чего тут понимать, громовская подстилка… Все вы, суки, только ноги раздвигать и умеете… Попробовали бы в моей шкуре… Ну, я вам покажу… Галька с Сонькой на том свете… И ты будешь… Ненавижу тебя…
— Соня в больнице…
— А ты откуда знаешь?
— От Громова… Я его жена…
— У него нет жены — только потаскухи… Все равно до Соньки доберусь и придушу…
— А как вы Галю убили?
— Интересуешься? Подкараулила — это было просто. И Соньку выловила… Не сдохнет — добавлю. И тебя выслежу… Сука…
Короткие гудки.
Я прослушала запись — понять можно, даже, наверное, провести какую-нибудь идентификацию по голосу…
По городскому телефону я позвонила в 'Гром'. Клава ответила, что босс еще не вернулся. Ну, подождем… Тем более что есть чем заняться, я теперь замужняя дама. Надо, чтобы мужику дома хотелось оставаться, а не только секс — и привет. Я навела порядок в спальне — постель со следами любовных утех хороша, только когда ты в ней. Остывшая и скомканная — смотреть противно.
Зеркало я по-прежнему продолжала задвигать ширмой — у меня руки до Луизиной двери в девятьсот девятый год так и не дошли. Как меня Аделина учила? Дверь закрой? Попробуем это сделать мысленно, как положено магу… Я представила, КАК я закрываю дверь в прошлое. Плотно. Никаких щелей. На ключ. И ключ выбрасываю в реку — с моста, на котором мы с Гр-р целовались… Предположим, получилось… А как я проверю, закрыта эта дверь или нет?
— Тюнечка, иди, сослужи мне службу…
Наверное, да, на кошке добираться быстрее, чем пешком — на таких маленьких ножках… Рукавичка- Тюня проехалась по зеркалу. Морковка тоже потыкалась в стекло носом.
— Ну, что, удалось?
Желтая и мохнатая Тюня утвердительно кивала — будто кланялась… Ну и чудненько…
Я отправилась на кухню — думать, чем кормить мужа… Кольцо, которое надел мне Громов, пришлось снять — оно с камнем, гравировка опять же, жалко в воду опускать… Кольцо явно старинное… Раз у Громова оказалось, не от Арсения ли Венедиктовича осталось? Я сжала кольцо в кулаке… Черный квадрат… Чье было кольцо? Если Сурмина — тогда понятно, его-то в живых точно нет. Но почему я Сурмина видела, когда с Громовым целовалась? А если кольцо носил Громов? И с ним что-то случилось? Мне стало плохо, и пришлось сесть. Кольцо лежало передо мной на столе так, что внутри я могла прочитать только одно слово из трех, написанных по окружности: 'ЛЮБЛЮ'. Я снова надела кольцо…
Кто это сказал: 'Если долго смотреться в бездну, бездна начинает смотреться в тебя'? Она в меня смотрелась…
Мне нужен Гр-р — прямо сейчас. Немедленно. Я вызвала Громова по сотке.
— Да, моя радость…
— Господи, ты где?!
— Мне безумно приятно, что ты меня так называешь… Я у твоих дверей…
И я понеслась встречать Гр-р, далеко опередив Морковку…
3. Я исполняю древний танец и любуюсь сапфиром.
— Громов, ты в чем дома ходишь?
— Я дома не хожу. Добираюсь до постели, раздеваюсь и падаю.
— Но, получив статус мужа, ты получаешь и хозяйство. Вот в чем ты будешь сейчас чистить картошку?
— Так вот ты какая? Не успел человек жениться, как его сразу заставляют заниматься непосильным рабским трудом…
Говоря это, Гр-р разделся до плавок и отобрал у меня нож и картофелину. Такой вариант меня тоже устраивал, и я быстренько сняла джинсы и футболку.
— Э-э… Ты что делаешь? Так ужина не будет…
— А паритет?
— Никакого паритета… Кто в доме хозяин?
— Сегодня — итифалла*!
— А это что за хрень — не знаю такого слова!
— Знаешь, знаешь… — я потихоньку двигалась к спальне.
Гр-р сделал зверское лицо и наскоро сполоснул руки:
— Умру на тебе от голода, но не сдамся без боя — дело чести!
— Итифалла! Итифалла! — и я изобразила древнюю итифаллическую пляску.
— Перестань смеяться — поцеловать тебя не могу…
Потом мы все-таки ели жареную картошку. Я случайно услышала, еще в Закарске, что это самая любимая еда Гр-р, а все как-то не получалось нажарить ему картошечки по моему собственному рецепту — с чесноком.
— Не зря я на тебе женился… Знал бы, что ты ТАК жаришь картошку, это произошло бы раньше…
— Гр-р, я хочу, чтобы здесь были твои вещи… Ты же не гостевой муж…
— Это приходящий что ли? Я не приходящий. Я — навсегда. Я тут сплю с тобой и ем… Меня твоя кошка любит…
— А где твоя бритва?
— А тебе зачем?
— Чтобы ты здесь брился…
— А… А то я подумал, ты хочешь Морковку зарэ-э-зать, из ревности, раз она меня любит…
Мы опять устроились на диване: я сидела, а Гр-р лежал — головой на моих коленях.
— Гриша, как Соня?
— В истерике… Сама виновата… Вовка ей сказал, чтоб дома сидела. Так нет: 'В клуб хочу, в клуб хочу!' И пошла — одна, без Шпинделя, у того в ресторане какие-то проблемы, и он всю ночь с рабочими проваландался… Сонька даже и не поняла, как это все случилось… Говорит, вышла из клуба, рукой махнула, машина остановилась, 'запорожец' какой-то старый. Ей-то было все равно на чем ехать — лишь бы до дома довез. Она и села. Почувствовала укол в бедро. А потом — все. Хорошо, мужик собаку выгуливать пошел —
