увидел, баба лежит, одета хорошо… Милицию вызвал — думал, труп… Соньке анализ крови в больнице сделали — ее какой-то дрянью в машине накачали, сразу отрубилась… У Галины в крови тот же препарат, кстати, обнаружили…
— А в больнице Соню охраняют?
— Там с ней Вовка в палате… А почему ты спросила?
— А вот…
И я дала Гр-р послушать запись с моего мобильника, а потом рассказала, что я при этом видела.
— Вот я чувствовал, что тебя нельзя оставлять, с утра чувствовал… Инвалид, говоришь? В коляске? А ведь мы не стали рассматривать эту Екатерину, Наташкину сестру, в качестве подозреваемой, когда выяснилось, что она инвалид — паралич церебральный, не ходит… Начали раскапывать бывших жен и общих любовниц… А у нее, Кати, действительно, 'запорожец' старенький есть с ручным управлением — зеленый… И препараты ей выписывают специфические — из-за ее заболевания. Пойду позвоню — ребята из отдела просили, если что узнаю, чтоб сразу… А то сидят с глухарем… Да, сотку твою приобщим к вещдокам… Пока то да се, завтра пойдем купим тебе новую…
И Гр-р пошел в контору — звонить и дожидаться, когда приедут за моим телефоном.
Я принялась разглядывать камень в подаренном Громовым кольце, — сапфир настоящего небесного цвета, васильково-синий… Говорят, именно из такого камня сделана печать Соломона. Внутри сапфира сияла звезда. Не знаю, как этого добились ювелиры, но звезда была именно внутри. Я еще раз открыла желтый чемодан и достала книгу. Целая глава посвящена камням, и я узнала, что такой звездчатый сапфир имеет свойство прояснять разум, способствовать поиску истины и укрощать страсти. Укрощать страсти — это как раз для меня.
Я снова закрыла чемодан — пусть и книга, и зеркало ждут своего часа.
Вернулся Гр-р и притащил с собой старый абалаковский рюкзак:
— До завтра постоит? Неохота сейчас барахлом трясти…
— Конечно… Лучше поговорим…
— Ты хочешь о Соне говорить?
— Соня пусть наслаждается обществом Шпинделя. А ты расскажи мне о кольце с сапфиром.
— Я не знал, что это сапфир… Мать говорила, что оно дорогое. Она не давала никому его носить и сама не носила. А я подумал, чего ему лежать… Для подарка в самый раз… Мне очень нравится то, что там написано.
— Почему-то мне хочется думать, что это кольцо твоему прадедушке подарила моя прабабушка… Возможно, после проведенной вместе ночи. Потом-то Анна стала губернаторшей, примерной женой, растила детей, а любовь к Сурмину осталась в прошлом… А в Энске есть краеведческий музей, какой-нибудь архив? Хочу в документах покопаться…
— Завтра с утра можешь это сделать. А в два Устюжанин Галину хоронит — мы с тобой пойдем, он просил. Потом поминки — в ресторане у Шпинделя. Туда пойдем?
— Гриш, а почему нет? У тебя-то совесть чиста… Пусть Шпиндель мучается — это у него от прадедушки… Я тебе не говорила — Антон Шпиндель грохнул жениха Анны… Я его прижала, он и признался…
И я еще целый час рассказывала, как я узнала, что стилет принадлежит адвокату, как отдала серьги Сурмину, как завладела Перепетуей и какое на мне было платье, когда Закревский меня поцеловал.
— А куда делся Царь Ночи? — спросил Гр-р.
— Так у Шпинделя, наверное. Или продали в лихую годину — время-то какое было…
— У Шпинделя — как пить дать. А посмотреть, конечно, интересно…
Время было за полночь, но мы все говорили и говорили… Уже засыпая, Гр-р сказал:
— А я знаю, что такое итифалла… В Интернете посмотрел… Порядочные женщины об этом и не заикаются… Тем более — не исполняют итифаллических плясок…
— Ладно, уговорил, не буду больше орать 'Итифалла!'.
Гр-р сразу проснулся:
— Это почему?
— Чтобы стать порядочной женщиной…
— Дурочка моя…
— Скажи еще раз…
*Итифалла — в Др. Греции, где существовал фаллический культ Диониса, — название эрегированного фаллоса, а также песни и пляски в честь него.
ДЕНЬ ТРИНАДЦАТЫЙ
1. Гр-р утверждает, что мне необходимо гнездо с дятлом, а любовная лодка грозит разбиться о быт.
Утро было пасмурным и ветреным. Ночью шел дождь, и кусты сирени, в которых возились дрозды, выискивая подходящие для гнезд прутики, были мокрыми. Гр-р копался в своем рюкзаке, и что-то было не так…
— Гринь, что плохо?
Могу предположить — что. Чувствует себя не в своей тарелке. Одно дело — любовник, пришел — ушел. А совсем другое — муж, который живет в квартире жены. Зная щепетильность Громова, догадываюсь, что он чувствует… Кроме того, до него доехало, что потерял свободу. Теперь и планами должен делиться, и отчитываться… Знал же, на что шел?
— Да все хорошо…
— Гр-р, давай колись…
Он бросил свой рюкзак, обнял меня и зарылся носом в моих волосах.
— Непривычно… Не торопи меня, пожалуйста. Я двадцать лет жил, как холостяк… Всегда знал, что у меня есть нора, где я сам себе хозяин, а теперь ее вроде как не стало… У меня сидит в мозгах, что этот дом — твой… А я — альфонс… Не подумай, что я жалею, что мы расписались. Я счастлив, что ты моя жена. Я знаю, почему настоял на официальном браке — чтобы ты никуда от меня не делась, чтобы сохранить отношения, которые у нас с тобой сложились. Наверное, я повел себя как эгоист, но мне казалось, что и тебя устроит, если все останется по-прежнему… А тебе надо гнездо, и чтобы там твой дятел сидел…
— Дупло…
— Какое дупло?.. При чем здесь дупло?
— Если дятел — то дупло… Они в дуплах живут… Гришка, вот не думала, что у тебя так все запущено… Ты решил, что теперь, заполучив свидетельство о браке, я тебя посажу на цепь возле себя, буду лезть в твою работу, к твоим орхидеям — и какие там у тебя еще тайные страсти? Испугался, что тебе светит стать мужем-подкаблучником?
— Потребовала же ты, чтобы я перенес свои вещи…
— Можешь ограничиться шлепанцами и бритвой… А можешь оставить все, где было… до меня…
Я сняла с себя руки Громова и отправилась на кухню.
— Нет, так нельзя… У нас же медовый месяц, а ты обиделась… — Гр-р уже сидел на кухне.
— На дятлов не обижаются…
— А почему это я дятел?
— Ты же сам сказал, что ты — мой дятел…
— Я сказал?
— Да. Ты.
Громов некоторое время молча рассматривал меня, сдвинув брови, потом вместо хмурого Гр-р я увидела Гр-р, хлопающего себя по лбу, и, наконец, Гр-р смеющегося:
— Никак не научусь въезжать — когда ты говоришь серьезно, а когда дразнишь меня…
