устроишь мне сцену.
Исъют пожала плечами:
— Мне все еще неприятно тебя видеть. Должно быть, у тебя серьезные проблемы.
— Это еще мягко сказано. Хотя большей частью дело в любопытстве. Я просто не мог представить Горгаса с семьей и собственным домом. То же самое, что зайти на обед к смерти.
Исъют улыбнулась.
— Не верь тому, что видишь. Его жизнь похожа на игрушечные домики для кукол, где все идеально и кажется настоящим, даже двери и окна открываются. За исключением меня, конечно. Но через несколько лет я, возможно, стану такой же, как они. Если буду себя хорошо вести, у меня, наверное, даже пальцы назад отрастут.
— Думаю, ты тоже входишь в набор. Скелет в шкафу — очень похожий на настоящий и высотой всего в три дюйма… Ну вот, расстроилась, — добавил Бардас, ухмыльнувшись. — Разве я не учил тебя всегда быть начеку?
Она кивнула:
— Правильно. Знаешь, что я теперь собираюсь делать? Выжидать. Чтобы убить тебя, когда появится шанс. Хотя… Слишком просто, лучше я причиню тебе боль.
Бардас вопросительно изогнул бровь:
— Да ну? Каким же образом?
Исъют улыбнулась. При желании она делала это довольно мило.
— Я расскажу тебе что-то, чего ты не знаешь. Мне рассказал дядя Горгас. И это убьет тебя. — Она пожала своими костлявыми плечами. — А если нет, я найду что-нибудь еще. Но это должно сработать.
Бардас притворился, что зевает.
— Я весь внимание. Что же за большой секрет тебе известен?
Исъют отвернулась, смахнула со лба челку и повернулась к нему, словно юная кокетка.
— О том, кто открыл ворота в Перимадее.
Позже тем же вечером Бардас вернулся в Банк. Теперь он мог свободно приходить и уходить при условии, что обо всех своих перемещениях сообщает сестре. Маленький паж из кабинета следовал за Бардасом повсюду и докладывал о том, где он на самом деле и чем занимается. Бардас знал об этом, но ему было все равно. Он занимал две комнаты — одну для сна, а другую для развлечений. Вторая комната была большой и просторной, с огромным окном, выходящим на аллею. Из мебели там имелись только стул, табуретка и длинный стол, который можно было использовать как верстак. Рядом стояли две корзины с инструментами, о которых он просил, хотя пока у Бардаса не доходили руки их распаковать.
Он распаковал их сейчас, аккуратно раскладывая инструменты, стирая жир с лезвий и убирая солому, в которую они были запакованы.
Три пилы, два струга, самшитовый фуганок, четыре криволинейных струга, бесчисленное количество рашпилей, стамесок и долото, горшочки с песком, деревянные, чугунные и железные зажимы, горшочки и кувшинчики с клеем, ступки с пестиками, воск и несколько видов лаков, стальные и чугунные молотки, точильные камни, дрели, три линейки из черного дерева, уголек и мел, ножницы и контурные линейки, лобзик и еще пара предметов, предназначение которых Бардас не смог даже сразу определить. Все новенькие, свеженькие, идеально заточенные.
Закончив раскладывать инструменты, он взял уголь и начал рисовать на лавке схему.
Глава девятнадцатая
Горгас серьезно недооценил мастерство своих лучников. На поверхности реки плавало больше трехсот пятидесяти трупов.
Хорошей новостью было то, что удалось одержать небывалую победу: с незначительными потерями разбить намного более многочисленного противника за очень короткий промежуток времени. Плохая новость заключалась в том, что теперь у них более пятисот заключенных, умирающих от голода и истощения.
Сланцевый карьер был достаточно большим, а его края слишком крутыми, чтобы по ним вскарабкаться. Но он был открыт лучам солнца, и, конечно же, там не было воды. Если даже выдавать каждому солдату всего по полторы пинты воды и по полбуханки хлеба в день, придется начерпать из реки кувшинами почти сто галлонов, пронести четыре мили по неровной дороге, опустить в карьер и снова поднять. Плюс к этому ежедневно где-то нужно будет доставать по шестьдесят подносов хлеба. Ему и без того почти нечем кормить своих солдат. Помимо этого, река забита мертвыми телами, и жители окрестных деревень начали жаловаться, что вода стала красной и вонючей. Горгас решил приказать своим солдатам войти в реку, вытащить из нее опухшие от воды зловонные трупы и уложить их штабелями в три братские могилы. Лишь после этого вояки смогут отдохнуть, заштопать свою поношенную одежду и залечить раны. Если, конечно, им не придется маршировать всю ночь: Горгас слышал, что по Острову бродят еще две вражеские армии.
Есть только одна вещь хуже, чем поражение, сказал кто-то, это победа. Избито, но верно, усмехнулся про себя Горгас. Поверхностный осмотр лагеря расстроил его еще сильнее. Медикаментов не хватало даже для собственных людей, не говоря уже о пленниках. Не нужно быть врачом или ученым, чтобы догадаться: если в ближайшее время заключенных не переведут в другое место, многие из них умрут от заражения крови, дизентерии, голода и ран. При любых других обстоятельствах Горгас не позволил бы такому произойти, однако сейчас… Если хоть один из пленников выживет и вернется назад в Шастел, его рассказов будет достаточно для того, чтобы Скону навсегда стерли с лица земли и из человеческой памяти.
Горгас с болью смотрел на заключенных: одежда пропитана запекшейся кровью, сидят небольшими группками, как дети на повозках с сеном. Но идет война, надо как-то разбираться с ужасными последствиями победы. Он и так уже сделал все возможное.
Горгас стер эту картину из своей памяти и ушел.
В сгоревшую деревню он вернулся как раз вовремя, чтобы услышать печальные новости из комиссариата. Да, луков, стрел, обуви, еды, всего необходимого было предостаточно, но лишь семь телег годились для их перевозки. Что является самым необходимым? Стрелы, без которых его люди не могут воевать? Сапоги, без которых сотрутся их ноги? Еда?
Выбор за ним. И, кстати, Стен Могре приближается к Сконе. Если поспешить, можно догнать его прежде, чем он спалит город дотла.
Собрав материал, Бардас начал делать лук.
Сначала он положил свежее сухожилие на подоконник. Затем смешал клей, благо стружек для него было предостаточно, и приколол к доске кусок кожи. Даже в такую жару требуется несколько дней, чтобы обработать эти материалы. К счастью, дел у него хватало.
Бардас смастерил деревянную основу, к которой надо было приклеить спину и живот. Среди подходящих кусков древесины нашел хорошее прямое полено, вырубленное из старого толстого дерева. Бардас обрабатывал его стругом и рубанком до тех пор, пока в руках у него не оказался квадрат толщиной в полдюйма и длиной стороны в пятьдесят пять дюймов. Потом он сделал устройство для сгибания — сложное приспособление, состоящее из панелей и зажимов, в котором должен находиться лук во время распаривания. Контур был традиционный — как очертания рта полногубой женщины. Бардас распаривал древесину целый час, пока она не потеряла волю к сопротивлению и не обвисла в зажимах, словно толстяк, садящийся на стул.
Пока древесина остывала и принимала необходимую форму, он снял с ребер, которые должны были пойти на живот, оставшееся мясо и бросил их в горшочек с клеем, чтобы придать смеси большую прочность.
— Зачем тебе весь этот мусор? — подозрительно спросила Ньесса.
— Хочу сделать лук для Горгаса. — Ответ застал ее врасплох.
— Я думала, ты терпеть его не можешь.
— Я изменился. «Забывай и прощай» — вот мой новый девиз. В конце концов, семья есть семья. И все мы ее члены, нравится нам это или нет.
Ньесса не нашлась с ответом.
— Это будет что-то вроде капкана? Или используешь яд? Или ты надпилишь лук, чтобы он сломался посреди боя?
Бардас смерил ее негодующим взглядом.
