проявлял особый интерес к вопросам своей специальности и, основав вместе со своим братом пользующееся огромной известностью 'Книгоиздательство М. и С. Сабашниковых', выпустил в свет очень много тщательно изданных книг естественнонаучного характера. Он состоял гласным Московской городской думы, принимал большое, близкое участие в Университете Шанявского и оказывал материальную помощь многим просветительным учреждениям. 26 марта в Москве состоялось отпевание, после чего похоронная процессия двинулась в Спас-Сетунь в сопровождении близких, родных и знакомых для погребения на местном кладбище рядом с могилами его родителей.
30 марта при обходе Бутырской тюрьмы помощником начальника означенной тюрьмы Сердюком, когда он вошел в камеру, где содержалось 25 человек бессрочно каторжных, к нему обратился с вопросом относительно книг из библиотеки один из содержавшихся, Базельчук. Не успел Сердюк ему ответить, как тот выхватил нож и хотел нанести удар, но, к счастию, нож скользнул по рукаву Сердюка, не причинив ему вреда. Арестанты бросились было к Базельчуку на помощь, но вбежавшие надзиратели, выстрелив в них и ранив трех каторжан, заставили их отступить. Базельчук объяснил свой поступок невыносимо строгим режимом. Сказав это, он вдруг зашатался, упал и тут же внезапно умер — по вскрытии оказалось, что он принял яд. Это трагическое происшествие меня сильно встревожило, и я отправился в тюрьму, чтобы лично расследовать происшествие и ближе ознакомиться с условиями содержания каторжан.
В то время, только недавно, в московской Бутырской тюрьме открылось каторжное отделение на 1500 человек. Для сего была отделена половина всей тюрьмы, камеры, на 25 человек каждая, были совершенно заново отремонтированы, и в них впервые применены были гигиенические койки взамен бывших деревянных нар. Койки эти представляли собой рамы из железных стволов, на которые натягивался брезент. Рамы эти были на шарнирах, могли опускаться и подниматься, опускались койки эти только на ночь, между 9 часами вечера и 6 часами утра, а также и после обеда, от часу до трех, для отдыха. Посреди камеры стоял большой длинный стол, и на каждого арестанта полагался табурет, представлявший собой и комодик для хранения мелких вещей и провизии, он же служил и подставкой под койку, когда она опускалась.
С того же момента, как после японской войны Сахалин как место отбытия каторжных работ перестал существовать, каторжан отправляли для отбытия наказания в специально для сего устроенные тюрьмы в Европейской России. Кроме Москвы, такие тюрьмы были устроены еще в Смоленске, в Орле, в Шлиссельбурге и еще в каких-то городах. В этих тюрьмах были устроены и специальные мастерские, в которых работали каторжане.
Каторжане делились на разряды, причем каждый разряд пользовался соответствовавшим режимом. Строже всех содержались осужденные на бессрочную каторгу и на 20 лет. Таких в Бутырской тюрьме в то время было несколько сот, они помещались в отдельном коридоре, и на них было обращено самое серьезное внимание, их никуда не выпускали из камер, за исключением прогулок на специальном дворе, и притом с особыми предосторожностями. Коридор этот получил название 'Сахалина'. Когда я содержался в Бутырской тюрьме после переворота 13, то около года провел именно в этом коридоре и оценил тогда удобство рамочных коек.
Затем следовали каторжане меньших сроков, причем эти делились на два разряда: отбывавших кандальный срок (1/3 всего срока) и уже отбывших. Первые из них закованы были в ножные кандалы, которые у них никогда не снимались, за исключением у больных по предписанию врача. Отбывшие кандальный срок пользовались наиболее льготным режимом, их выпускали и на наружные работы. Кандальные же работали только в мастерских внутри тюрьмы. Работы были поставлены очень хорошо, для интеллигентных (среди них было больше всего политических) были устроены художественные мастерские, из коих выпускали весьма художественные вещи.
Режим бессрочно-каторжных в то время был действительно невыносим. Они были обречены на полное безделие, так как работы для них еще не были организованы, и конечно все их время проходило в придумывании способа, как бы устроить побег или досадить начальству. Библиотека, правда, была очень хорошая, каторжане могли широко пользоваться книгами, было много научных, философских книг, было много и беллетристики. Интеллигентному каторжанину представлялась возможность заниматься, но и для этого надо было иметь привычку, так как сосредоточиться в камере, наполненной 25-ю самого разнообразного характера арестантами, было трудно. В то время руководились правилом размещать каторжан так, чтобы в каждой камере было поровну политических и уголовных. Так как они никогда не сходились между собой, то этим достигалась цель препятствовать сговору для устройства побега или какого-либо беспорядка.
После происшествия с Сердюком я обратил самое серьезное внимание тюремного инспектора на ненормальные условия, в которые были поставлены бессрочно-каторжные, и предложил ему ускорить организацию каких-либо доступных работ в камерах, что и было исполнено. Затем была устроена и школа для неграмотных и полуграмотных каторжан, куда допускались и бессрочные; постепенно все наладилось, я часто посещал тюрьмы, не пропуская никогда камер бессрочных, что, по-видимому, эти последние очень ценили, это чувствовалось в тоне их ответа на приветствие. Жалобы бывали редки.
5 апреля на Ходынском поле состоялось освящение храма, сооруженного известным благотворителем И. А. Колесниковым в память великого князя Сергея Александровича и павших от террора. Храм этот предназначался для 1-го Донского казачьего полка. На освящении присутствовали великая княгиня Елизавета Федоровна, высшее начальство, представители высшего общества и общественных учреждений. После освящения состоялся парад войскам, по окончании которого получивший новое назначение в Вильне генерал Гершельман прощался с войсками, обратившись к ним с речью, в которой выразил надежду встретиться с ними, но уже на поле брани против врага России — немцев. В то время это было смело, но несколько неуместно и бестактно, хотя и прозорливо.
В феврале месяце П. А. Столыпин проболел довольно долго, так что [на] некоторое время устранился он даже от дел, а потом по предписанию врачей должен был уехать на юг в отпуск; в отсутствии он был с конца марта по 22 апреля. Противники Столыпина, главным образом, представители 'Союза русского народа', пользуясь его болезнью, стали под него подкапываться, не останавливаясь ни перед какими инсинуациями.
Этому в значительной мере помог и вопрос о штатах Морского генерального штаба. Столыпин настаивал на проведении этих штатов чрез законодательные учреждения, правые же проводили мысль об изъятии суждения о них из сферы компетенции законодательных палат. Вначале они одержали верх, и вопрос о штатах был снят с повестки в Государственном Совете. Изъятие это было ударом [по] Столыпину, допустившему уже суждение по этому вопросу в Государственной Думе в прошлом году, когда Дума и утвердила штаты.
Он решился настоять на своем, и ему удалось достичь того, что 18 марта в Государственном Совете вопрос о штатах был предложен вниманию членов высшей палаты. По этому поводу в заседании произошла большая борьба между правыми и центром. Финансовая комиссия минувшей сессии находила, что этот вопрос должен исходить непосредственно от высочайшей воли, и постановила его отклонить — законопроект и остался висеть в воздухе.
Морское министерство, признавая вопрос о штатах неотложным, вошло вновь с представлением, указывая, что неутверждение штатов останавливает выполнение задач первостепенной важности. В соединенной комиссии Государственного Совета (финансовой и законодательной) мнения разделились: большинство стояло за утверждение, меньшинство, крайне правые, за отклонение, считая, что законодательные учреждения не вправе касаться обсуждения вопроса о штатах Морского генерального штаба. Докладчик же С. С. Манухин, бывший министр юстиции, находил необходимым утвердить, говоря, что ни одна статья Основных законов не будет при этом поколеблена.
Министр морской Воеводский настаивал на утверждении. П. Н. Дурново, представитель правых, находил утверждение противным духу Основных законов, говоря, что это расшатывает устои, на которых в России покоится военная мощь государства, и считал это вторжением в область управления, Государственному Совету не принадлежавшую.
Граф С. Ю. Витте, присоединяясь к правым, предлагал 'не закрывать глаза на этот, будто бы маленький вопрос', на самом же деле 'затрагивавший прерогативы верховной власти'. Он говорил, что ему как бывшему министру финансов известно, что в росписи каждый найдет 10 миллионов на сверхместные
