— Ничего, что ты один мотаешься в Эдинбург?
— Ничего, даже рад сменить обстановку.
— Но устаешь, наверное, за рулем сидеть-то.
— Может, стоит уезжать оттуда попозже, тогда дело пойдет быстрее.
— Не сомневаюсь, что эта Барбара заварит тебе чайку.
— Мне бы лучше рыбки на ужин.
— А если правильно разыграть карты, может, еще что-то заварится.
— Да иди ты, она не в моем вкусе.
— Она все-таки женщина, верно? Может, помедитируете тет-а-тет.
— Хватит, говорю тебе.
Сначала я думал, а что если, и, правда, я малость ей приглянулся. В конце концов, как-то чудно приглашать мастера в Эдинбург из самого Глазго. Но даже когда я остался один, никаких намеков на это дело не было и в помине. По утрам, когда я появлялся, Барбара приносила мне чаю, а потом оставляла работать. Она всегда предлагала мне что-нибудь на ланч, но я все равно выходил подышать свежим воздухом – не люблю торчать весь день в четырех стенах, - и покупал себе рогалик или жареной картошки. Сама она почти все время сидела за компьютером у себя в комнатке. Иногда я слышал, как она говорит по телефону. Иногда она заглядывала ко мне и сообщала, что выйдет ненадолго. Я привык, что она где-то в доме — вроде рядом, но не на виду.
Как я говорил уже, кое над чем пришлось потрудиться, особенно с карнизом была морока: его понадобилось красить в разные цвета. Я обычно, когда работаю, слушаю музыку, но тут не хотелось шуметь и отвлекать Барбару, так что я просто водил кистью по стенам в полной тишине. В доме было совсем тихо — она верно сказала, от этой статуи Будды и правда веяло спокойствием…
Барбара вошла в комнату, и я чуть не свалился со стремянки — забыл, что в доме еще кто-то есть.
— Господи, ну ты меня напугала — даже не знаю, где я витал.
— Извини. Хочешь чаю? Уже полчетвертого, я готова сделать перерыв.
— Пожалуй. Спасибо. — Я спустился с лестницы, поднял руки и потянулся. — Спина затекает. Когда увлекаешься, весь перекособочишься и даже не замечаешь. А потом спускаешься на пол, и начинается… Один парень, Микеланджело, расписывал капеллу Сикстинскую и вот так, говорят, повредил позвоночник.
— Тебе надо заняться йогой.
— Ага, в трико я буду просто неотразим.
— Немало мужчин занимаются йогой — между прочим, в шортах. Я серьезно. Для здоровья это очень полезно. Растяжка укрепляет мышцы спины, а если после работы сделать несколько упражнений, ничего болеть не будет. Вот основные позы — смотри.
Она наклонилась и оперлась руками об пол, выставив задницу - все-таки хорошо, что Бобби не видит.
— Представляю, что будет, если мы с ребятами на работе займемся йогой. Для них медитация - и то уже малость слишком, а если я еще и йогой займусь, решат, что у меня совсем крыша поехала.
Я пошел за ней на кухню, она поставила чайник, а я вымыл руки под краном. Кухня была отличная. Сразу видно, что шкафы дорогие, с новомодной полировкой и резными уголками. Я подумал: интересно, как она зарабатывает? Неужто эти исследования так хорошо оплачиваются?
Мы сели за стол и принялись пить чай.
— Джимми, похоже, тебе работа в радость.
— Верно, так и есть. Я, правда, с удовольствием тут карниз крашу. Здорово получается.
— Да, думаю, будет очень хорошо. Обычно карнизы красят одним цветом, но мне кажется, немного фантазии тут не повредит.
— Многим приходит в голову такая мысль, но когда говоришь, сколько это стоит и сколько времени займет, все отказываются. Так сильно дороже выходит.
— А ты как считаешь, сколько тебе времени потребуется?
— Я один работаю, поэтому чуть больше. Ну, с мулькой мы разделались, остался только сверкач.
— То есть?
— Это наши малярские словечки. Мулька — это эмульсионная краска, а сверкач — глянцевая.
Она рассмеялась.
— Здорово. А какие у вас еще есть словечки?
— Не знаю, стоит ли выдавать тебе наши тайны…
— Пожалуйста, я никому не скажу.
— Ладно. Если приглашаешь мастера, чтобы оценить объем работ, и он говорит своему приятелю: «Это наша марка», - гони их в три шеи, потому что они хотят нанести всего один слой краски. «Наша марка — одинарка», сечешь?
— Боже мой! — Она просто покатывалась со смеху, глаза блестели — я такой ее даже не видел.
— Мы с Джоном потому и начали свое дело. Раньше, давно, работали на одного парня, а он был мухлевщик тот еще. Покрасишь стену один раз, а время уже четыре часа, так он заходит и говорит: «Хватит, ребята, закругляемся». На первый-то взгляд кажется, что все в порядке, но если приглядеться, видно, где не прокрашено — это брак, так быть не должно. Мы пытались спорить, но он-то был главный. Заказов хватало, но по второму разу никто нас не звал - люди-то не слепые, все замечают. И тогда мы с Джоном решили начать свое дело, чтобы выполнять работу как следует.
— Хорошая история, мне нравится. Значит, у вас есть совесть.
— Кому охота обманывать людей? А когда все честно — другой разговор, так и работать приятнее. И главное, со временем это приносит прибыль. Когда мы только начинали, мы понятия не имели, что из этого выйдет, а теперь мы уже девять лет сами по себе и работы хоть отбавляй. Почти все заказы идут от знакомых - от людей, у которых мы работали, или от тех, кому нас порекомендовали. И мы неплохо зарабатываем.
— Очень правильный образ жизни — как раз в духе буддизма.
— Как это?
— Многие думают, что буддизм — это всего лишь медитация, но на самом деле это образ жизни. И он подразумевает, что зарабатывать надо честно, не вредя никому и не обманывая людей.
— Надо же. Выходит, все эти годы я был буддистом. Зря только мучаюсь с медитацией.
— Может, и так. То есть я не хочу сказать, что не стоит медитировать, но… не знаю, как объяснить. Мы всегда будто стремимся куда-то, хотим добиться чего-то, добиваемся — а это опять не то. А надо просто проживать осознанно каждый день, полностью погружаться в то, что делаешь. Может быть, для тебя такое дело — твоя работа. Когда ты водишь кистью по стенам, ты полностью находишься здесь и сейчас.
Я сидел, зажав чашку в руке. Чай был уже холодный, но я не хотел ставить чашку на стол, не хотел, чтобы разговор окончился. Барбара смотрела мне в глаза серьезно и при этом словно затаив улыбку — впервые кто-то еще кроме ламы смотрел на меня вот так. На какое-то мгновение, всего на долю секунды, мне показалось, что все вокруг исчезло, остались лишь мы вдвоем — только мы, держим чашки в руках и глядим друг на друга. Я хотел, чтобы мы говорили еще, хотел спросить у нее что-нибудь, но не мог почему- то вымолвить ни слова. Так и сидел. А потом встал.
— Ну, пора, пойду помедитирую.
Барбара улыбнулась.
— И я тоже. — Она взяла чашки и отнесла их в раковину.
Я остановился у двери.
— Барбара, помнишь, ты спрашивала, когда мы закончим ремонт?
Она обернулась.
— Да. Можешь сказать хотя бы примерно? Это, в общем-то, неважно, просто если ты будешь работать в выходные, мне придется поменять кое-какие планы.
— Я хотел предложить, если ты не против: я мог бы задерживаться подольше, работать до самого вечера - и тогда управлюсь быстрее.
— Замечательно. Но тебя это устроит? Получится длинный рабочий день.
