посмотрел в окно. В небе за пеленой серых туч проступало идеально круглое солнце.
Когда ринпоче вернулся, был поздний вечер, но я по-прежнему трудился над основой фрески. Я умудрился скопировать уже весь рисунок и даже расчертил пол-листа на квадраты, чтобы потом увеличить изображение.
— Хорошо получается, Джимми. На стене будет того же размера?
— Нет, гораздо больше, просто мне легче увеличивать постепенно.
Я хотел работать понемногу каждый день, но на следующей неделе в Центр приезжал лама, и уйма времени ушла на то, чтобы навести по этому случаю порядок. Тут, конечно, и так страшно чисто, но мы еще раз все пропылесосили, протерли, начистили до блеска, и ламы освятили все комнаты, обкурив благовониями.
В субботу вечером наши ламы принимали гостя у себя, а в воскресенье он проводил церемонию в Центре. Тем же вечером он опять улетал в Париж. Кажется, у него там во Франции свой центр, и он жутко знаменит.
Вот это дело я никак не возьму в толк. Когда перед Рождеством я ходил на встречу с ламой Тонденом, то думал, он единственный в своем роде, поэтому гостит у всех и проводит свою особую церемонию. А на самом деле, похоже, в мире целые толпы этих монахов и лам, которые гастролируют повсюду как поп- звезды. А новый лама и впрямь будто был знаменитость – столько за ним таскалось народу. Большинство его спутников общались меж собой по-французски, а один парень в кожаном пиджаке и темных очках все время говорил по мобильному телефону. Лама был низенький, и каждому, кто с ним беседовал, приходилось нагибаться, так что казалось, будто все ему кланяются.
В Центре яблоку было негде упасть; собрались не только те, кто обычно приходит, но и те, кого я раньше не видел: многие приехали издалека, потому что это единственный визит ламы в Шотландию. Я пришел рано и сел в первом ряду, а когда обернулся, увидел Барбару. Я помахал ей рукой, и она улыбнулась в ответ.
Если честно, визит ламы меня малость разочаровал. Он сидел на возвышении в компании ринпоче и еще двух парней из своей команды. Поулыбался нам. Качаясь из стороны в сторону, глубоким голосом пропел свои тибетские молитвы. В комнату набилось столько народу, что была страшная духота и у меня слипались глаза. Я стал клевать носом и встряхивался каждый раз, когда он умолкал. После молитв лама чуток побеседовал с нами — он говорил по-французски, а переводил тот парень с мобильником. То ли в этом дело, то ли еще в чем-то, только было все как-то не так. Он говорил, что мы все просветленные, просто часто сами этого не понимаем, и надо, видите ли, только очнуться и осознать это. Чушь какая-то. Зачем тогда медитировать и пускаться во все тяжкие, если ты и так просветленное существо? Когда лама закончил речь, все встали в очередь, чтобы он ударил нас по плечу чем-то вроде палочки. Рядом со мной дымилось благовоние, и я чувствовал, что глаза щиплет и в горле першит. Пока стоял в очереди и ждал благословения, я старался вызвать в себе восторг по этому поводу и наполниться сознанием того, что я просветленный. Я закрыл глаза, глубоко вздохнул и попытался внушить себе, что сейчас случится нечто такое… И тут я оказался перед ламой: вот он бормочет надо мной какие-то слова, чем-то шлепает по плечу, тотчас меня хватают за руку и тянут вперед — и я уже в общем зале. Все так быстро закончилось, что я ничего не успел понять.
Потом ламу проводили в комнату ринпоче, а простой народ собрался на чаепитие в зале для медитаций. Барбара подошла ко мне. Мы обнялись. Когда она грудью уперлась в меня, мне стало жутко не по себе. Разумеется, она вообще меня не интересует, но я так давно не касался женщины, и потом я не мог забыть, что сказала Лиз. Я покраснел и прикусил губу.
— Рада тебя видеть, — сказала она. — Как ты?
— Ничего. А ты?
— Я что-то заскучала — в январе такое бывает. Но теперь вот получила заряд бодрости. – С легкой улыбкой она отпила чай и кивнула, глядя куда-то вдаль.
— Э-э, пожалуй.
— А тебе понравилось? — Она посмотрела мне в глаза, и я не смог выдержать ее взгляд.
— Не знаю, правда, я просто… На самом деле я ничего не понял.
— Ты о речи или о церемонии?
— Не знаю. — Я начинал терять терпение. Разве непонятно, что я не горю желанием что-либо обсуждать?
Она коснулась моей руки.
— Не хочешь говорить, и ладно.
Я разозлился еще больше.
— Как твои дела? Как Лиз?
— Мы расстались.
— Джимми, как жаль…
Я пожал плечами:
— Дело житейское, верно?
— Верно. Но все-таки.
Мы постояли минуту молча, не говоря ни слова, потом она вновь тронула меня за руку.
— Тебе не будет легче, если ты поделишься? — Я помотал головой. — Если надумаешь, просто позвони, хорошо?
Когда я пришел домой, Энн Мари сидела в гостиной.
— Мама уже ушла?
— Минуту назад. Она еще должна зайти за Никки. — Энн Мари помахала видеокассетой. — Вот, пап, взяла специально для тебя.
Я прочитал название. Обычно она берет для меня что-нибудь с Лесли Нильсеном .
— «Кундун»?
— Это история Далай Ламы — мистер Хендерсон сказал, что фильм хороший.
— Отлично, доча. Где попкорн? — Я был страшно тронут, что она подумала обо мне, и в любой другой день посмотрел бы фильм с удовольствием, но сегодня после церемонии и встречи с Барбарой мне почему- то совсем не хотелось смотреть что-то про буддизм.
Я уселся на диван. Энн Мари достала кассету из коробки и вставила в магнитофон.
— Но, пап, если фильм фиговый, я еще вот что взяла — «Голый пистолет 3 1/3». — Она принялась проматывать рекламу.
ЛИЗ
— Лиз, потрясно выглядишь.
— Спасибо.
— Проходи скорей, а то просквозит.
Я вошла в прихожую. Никки дотянулась рукой до моего уха.
— Классные серьги. Первый раз тебя такой вижу.
— Ну, мы же видимся только на работе. Мне кажется, подобный прикид наш старик Андерсон вряд ли одобрит.
— Не знаю - а может, зарплату повысит?
— Да уж, когда рак на горе свистнет.
Мы прошли в гостиную, и Никки села на диван.
— Что будешь пить?
— Джин с тоником, если можно.
Я села на диван, а Никки приготовила напитки. У нее дома я была в первый раз, и я удивлялась, до чего тут все по-девчачьи. Вот не знала, что ей нравятся вышитые подушечки и обои в цветочек.
