время я бежал следом, оглашая лес ругательствами, которых никогда не доводилось слышать здешним обитателям. Только когда мотоцикл скрылся из виду, напоминая о себе лишь удаляющимся ревом, я прекратил бесполезное преследование.
Запыхавшийся, растерянный, в мокрых джинсах, в кармане которых докисала пачка сигарет, я чувствовал себя последним идиотом. Девочка получила удовольствие, здорово сократила себе путь и сэкономила не один литр бензина, тогда как я очутился в незнакомом лесу, понятия не имея, как буду выбираться отсюда и когда попаду домой. Злоба настолько переполняла меня, что я ударил кулаком ни в чем не повинный ствол, торчавший у меня на пути. С сосны не упало вниз ни одной иголочки, зато костяшки моих пальцев остались без кожи. Отличное дополнение ко всем царапинам и ссадинам, заработанным мною на службе у Дубова!
Размашисто шагая в направлении дороги, я грыз собственный палец, скрежеща зубами от досады. Вредная привычка, согласен. К тому же палец оказался никудышной заменой сигареты.
Хотелось бы обронить фразу, что опавшая хвоя приятно пружинила под моими ногами, как принято у классиков, воспевающих родную природу, но она была просто скользкой. Кроссовки откликались на каждый мой шаг омерзительным чавканьем. Во рту сохранялся стойкий болотный привкус.
Периферийная дорога, на которую я выбрался минут через двадцать, как и следовало ожидать, оказалась совершенно пустынной. Можно было подумать, что она вела из ниоткуда в никуда. Случайный автобус, который мы обогнали на мотоцикле, наверняка благополучно пропылил мимо.
Гадая, кому же выпадет честь доставить меня в Подольск, я от нечего делать разглядывал тучу, занимавшую уже добрую половину неба. Солнце зависло у самого ее края, как бы не зная, куда ему лучше податься – за клубящуюся завесу или все же держаться безоблачной голубизны. Снующие в вышине птицы щебетали на все голоса, тщетно пытаясь изображать беззаботность. Приближающаяся гроза воздействовала на все окружающее, как нависшая угроза.
Мне пришлось любоваться ландшафтом довольно долго. Машина, возникшая на горизонте цветной капелькой, двигалась из тех краев, где сгущались темно-серые облака, и смотрелась на их фоне неправдоподобно резко и отчетливо. Пока она приближалась, я успел сделать навстречу не менее сотни шагов.
Это был видавший виды бежевый микроавтобус из породы тех, которые до самой старости зовут пренебрежительно «рафиками» и никогда не удостаивают какого-нибудь более уважительного имени, например, Рафаил.
Когда я вышел на дорогу, преграждая «РАФу» путь, он сбросил скорость и завилял, прикидывая, как бы половчее обогнуть мою одинокую фигуру. Выходило, никак, уж я-то об этом позаботился. Нужно было или сбивать меня, или останавливаться. Водитель «РАФа» выбрал бескровный вариант.
Притормозив, он, вместо того чтобы учтиво поздороваться, высунулся по пояс наружу и принялся беззастенчиво врать, что якобы имеет честь знать мою матушку так же близко, как мой родной отец. Все это время я продолжал стоять напротив радиатора, пышущего жаром, но, когда водитель заявил, что он и со мной находится в интимной связи, причем в извращенной форме, я схватил его за жирные волосы и помог ему выбраться на дорогу.
Меня порадовало, что он был единственным обитателем микроавтобуса. Если бы мне пришлось взяться еще за несколько таких же грязных шевелюр, то руки потом пришлось бы обрабатывать с помощью патентованных моющих средств, которые на пустынной дороге не валяются.
– Куда путь держим? – дружелюбно поинтересовался я. – Как нас зовут?
– Пидорас! – выкрикнул водитель и попытался искалечить меня прихваченной монтировкой.
Железяку я перехватил в воздухе левой, а правой несильно ткнул оппонента в нос. Мало кому из нормальных людей нравится вид крови. Любоваться же своей собственной вообще охотников не бывает.
– Придумай себе какое-нибудь другое имя, – предложил я водителю беззлобно, когда он занялся затыканием своих протекающих ноздрей. – Что это еще такое: Пидорас? Вот я, например, Игорь. Хочешь, я буду звать тебя… ну, хотя бы Тарасом? Вроде бы созвучно, а не в пример приличнее.
– Я Валентин, а никакой не Тарас, – обиженно прогнусавил водитель.
Окровавленные руки и физиономия не придавали ему воинственного вида, даже наоборот. Для того чтобы держаться с достоинством, Валентину надо было сначала унять дрожащие губы и выбрать не такой пронзительный и вибрирующий голосовой регистр.
Я постарался помочь ему в этом. Извлек из кармана две влажные сторублевки, сунул их своему новому знакомому и сказал:
– Сейчас ты умоешься и отвезешь меня в Подольск. И никаких перемигиваний с гаишниками по дороге, усек? Потому что если родным придется опознавать твое тело, то для них это станет очень тяжелым испытанием. Они ведь тебя и вообще могут не признать, Валентин, если ты меня разозлишь.
– Пугает он! – оскорбленно прогундосил водитель, апеллируя почему-то к небесам. – Дал бы сразу денег, и все.
– А ты бы так и остановился сам, да? – усмехнулся я, занимая свое пассажирское место. – И поинтересовался бы при этом: а не подвезти ли вас, молодой человек?
Валентин, к чести его будет сказано, врать не стал, молча ополоснул лицо водой из пластиковой бутылки и уселся за баранку, покрытую уютной на вид муфточкой из собачьего меха.
– Не дуйся, – попросил я. – Извини, что так вышло. Держи пять!
– Ну да, сначала в морду заедут, а потом с деньгами и извинениями лезут, – проворчал Валентин, сделав вид, что не замечает протянутой руки.
Треснутое лобовое стекло «РАФа» украшала цветная открытка с голой красоткой, намазавшейся какой- то блестящей дрянью. Судя по ее вымученной улыбке, ей было очень неуютно в грязном салоне микроавтобуса, провонявшем бензином.
– Зазноба твоя? – спросил я, когда мы тронулись с места, развернулись на узкой дороге и поехали навстречу грозовой туче.
– Где? – Валентин встревоженно завертел головой по сторонам.
– Да вот же! – Я ткнул пальцем в открытку.
– Еще чего не хватало! – возмутился он так, словно на фото была изображена не гладкая молодая девица, а корявая баба-яга ста с лишним лет. – Стал бы я со всякими блядями путаться!
– Зачем же тогда держишь ее перед собой? – притворился я удивленным. Балагурить с простоватым водителем было веселей, чем прислушиваться к собственным тревожным мыслям.
– А для настроения, – признался Валентин. – Все, кому не лень, долбят нашего брата всю жизнь, дурят на каждом шагу, вертят так и этак. Причем я, честный работяга, остаюсь в дерьме по уши, а любая подстилка позорная живет себе припеваючи да лыбится до ушей. Вот я смотрю на эту козу драную и мысленно ее раком ставлю. Веселее становится. Не так обидно.
Глава 6
Подольск затаился перед грозой, как будто приготовился к налету миротворческих сил НАТО. Или к футбольному матчу с участием «Спартака». Редкие пешеходы передвигались по тротуарам чуть ли не перебежками, а количество машин на улицах сократилось так резко, словно город находился еще только на заре автомобилестроения.
Вывернутые ветром наизнанку, тополиные листья серебрились на фоне мрачного неба. Резкий свет, заливающий все вокруг, создавал ощущение призрачности этого мира. Поднявшийся ветер устраивал маленькие пыльные смерчи. Высоко-высоко кружились клочья бумаги и мусора, но птицы давно попрятались неизвестно куда, точно вымерли.
Я попросил своего угрюмого водителя остановить громыхающий на всю округу экипаж, не доезжая до дома. Незачем было появляться на своей улице с такой помпой. На прощание Валентин крикнул мне что-то неразборчивое, но удалился раньше, чем я успел попросить его повторить фразу. Она начиналась со слов «чтоб тебе…», а продолжение можно было вставить по своему усмотрению. Я предпочел думать, что мне пожелали удачи.
По улице навстречу мне семенила соседская шавка Кристина. Ветер норовил развернуть ее боком, поэтому передвигалась она как-то наискось. Пробегая мимо меня, псина посмотрела на меня таким соболезнующим взглядом, что надежда на счастливый исход показалась мне крошечной, как первая капля
