– Мне… обещали сто…
– Долларов?
– Ты… – произнес прерывающийся голосок Натали, – …ты… сяч.
Я вспомнил газетную статью, в которой речь шла о вознаграждении, обещанном чеченской диаспорой в Москве за достоверную информацию об истинных виновниках взрыва на Пушкинской площади. Сто тысяч долларов! Именно такова была стоимость приза, который надеялась выиграть Натали.
– Я могу дать тебе столько же, – шепнул я с вкрадчивостью змея-искусителя. Яблока у меня не было, ста тысяч тоже, а потому моя щедрость не знала границ.
Прекратив попытки обвиться вокруг меня ногами, Натали замерла.
– Откуда у тебя такие деньги?
Ну вот, стоило нам тесно пообщаться друг с другом, и она уже начала меня цитировать. Польщенный, как любой литератор, я одобрительно похлопал ее по попке и загадочно произнес:
– Оттуда.
Когда Натали подняла голову, чтобы посмотреть мне в глаза, я скорчил свирепую рожу, какой, по моему разумению, должен был обладать любой мало-мальски уважающий себя горный мститель.
– Чечня? – догадалась она.
– Тсс! – Я опасливо оглянулся.
– Значит, ты…
– Да.
– Но?..
– Мой родной дед по материнской линии живет в Грозном, – опередил я назревающий вопрос, мысленно извинившись перед покойным дедушкой Матвеем, который родной Белгород покидал только по случаю Великой Отечественной. – И все, Натали, хватит об этом, – строго сказал я. – Меньше будешь знать, позже состаришься.
– Молчу, молчу. – Натали отстранилась, чтобы присмотреться ко мне повнимательней и непоследовательно сказать: – То-то я думаю: волосы у тебя темные и нос с горбинкой…
Я не стал признаваться, что горбинку мне подарили не мама с папой, а прыгучий соперник в пору моего юношеского увлечения восточными единоборствами. Просто загадочно улыбнулся и спросил:
– Так как? Договорились?
Натали замерла в нерешительности, задумчиво ковыряясь пальцем в пупке. Палец углубился туда чуть ли не по вторую фалангу, и это с учетом трехсантиметрового ногтя! Испугавшись, что меня ждет трюк в духе филиппинских хилеров с извлечением окровавленного аппендикса, я перехватил руку Натали, сжал ее в своей ладони и повторил вопрос:
– Договорились?
– Не знаю… В принципе твое предложение меня устраивает. Не придется искать этих страшных людей, договариваться о встрече, дрожать за свою жизнь…
– Вот именно, – произнес я, с трудом удерживаясь, чтобы не начать изъясняться с кавказским акцентом, что было бы уже перебором. – Меня ты найдешь легко и дрожать тебе не придется, это я тебе обещаю. Спустишься в мою комнату с кассетой и получишь вознаграждение.
Оставив Натали, я отправился на поиски покинутого мною Чена.
До счастливого мига обретения свободы и независимости оставалось не так уж много времени. Натали заявила, что наше новое свидание состоится примерно через час-полтора: ей необходимо сделать пару звонков, собрать кое-какие вещички, принять ванну, привести себя в порядок. Она, оказывается, прямо от меня собиралась в столицу. Нет, не мифические сто тысяч тратить в тамошних бутиках. Просто обратно возвращаться она уже не намеревалась. Кто-кто, а я понимал ее очень хорошо.
На предложение сделать предоплату я ответил столь же несуразным встречным предложением сначала оставить мне кассету для ее тщательного изучения. Мы оба посмеялись понимающе, а потом я потрепал ее по волосам прощальным жестом и с легким сердцем удалился.
Чен валялся на том самом месте, где я перебил ему аппетит. Нельзя сказать, что он был таким же неподвижным, как та собака, которую он убил, хотя движения его были беспомощными и ненужными. Что-то вроде подергиваний отброшенного ящерицей хвоста.
Крепко спеленатый, он казался еще меньше, чем был на самом деле. Белочка, примостившаяся на дереве, под которым он лежал, пустилась наутек лишь при моем появлении, а до этого, надо полагать, с любопытством наблюдала за забавными потугами невзрачного человечка. Я остановился рядом с Ченом, закурил и, лениво пуская дым, задумался, что мне теперь с ним делать. Убивать парня не было ни желания, ни необходимости. Оставлять еще на час одного – опасно. В конце концов, он мог либо распутаться, либо выкатиться из кустов на аллею, где его развязал бы первый встречный «патриот». Это могло здорово нарушить мои дальнейшие планы.
– Ну, как прикажешь с тобой быть? – хмуро спросил я, разглядывая муравья, путешествующего по носу Чена.
Разумеется, он промолчал. Когда рот человека до отказа набит утрамбованным тряпьем, он становится никудышным собеседником.
– Если я вытащу кляп, живодер, ты не станешь орать на всю округу?
Он помотал головой и попытался смерить меня убийственным взглядом. Ничего из этой затеи не получилось. Коварный муравей как раз забрался в ноздрю Чена, которую принял за таинственный грот. Обращенное ко мне лицо страдальчески сморщилось, сделавшись похожим на печеное яблоко, а потом: пчхуй! Любопытного мураша вынесло наружу, но шансов уцелеть у него было не больше, чем у человека, попавшего в селевой поток.
– Ну вот, – укоризненно сказал я Чену, – теперь сопли прикажешь тебе утирать, двуногий любитель собак?
– Я сам, – сказал он, когда я выковырял сучком последнюю тряпицу из его рта. – Развяжи. – Это сопровождалось требовательным шмыганьем носа.
– А ты обещаешь быть паинькой? Не станешь размахивать руками и ногами?
– Нет. – Он опять помотал головой и вновь шмыгнул носом, на этот раз просительно. – О том, что случилось, знаем только мы двое. Мы просто гуляли вместе по парку. Ничего не было. Я никому ничего не скажу.
– Твой наряд… – Я с сомнением хмыкнул. – Окружающим может показаться странным, что ты расхаживаешь по территории в одних трусах, причем несвежих.
– Все давно привыкли.
– К твоим несвежим трусам?
– К тому, что я тренируюсь в парке в таком виде, – уточнил Чен с обидой в голосе.
– Был бы ты самураем, – вздохнул я. – Вот тогда на твое слово можно было бы положиться. – Кодекс чести бусидо и все прочее, в таком же высоком стиле. Но ты ведь не японский самурай, признайся?
– У меня тоже есть понятия о чести, – гордо молвил Чен. – Свои собственные. Развяжи меня, и ты в этом убедишься.
– Ладно, – кивнул я. – Перевернись на живот.
Это было проделано со змеиным проворством. Воспользовавшись тесаком, я в два счета вспорол все путы на руках и ногах Чена, вонзил клинок в ствол дерева и предложил:
– Можешь вставать. И не забудь про свои понятия о чести.
Он поднялся на ноги и остался стоять ко мне спиной, старательно растирая затекшие запястья и лодыжки. Голос его, когда он заговорил, звучал глухо:
– Честь – это нечто такое, что можно уронить, но можно и поднять.
– Неужели? – насторожился я. – Это кто ж тебе сказал такую глупость?
– Мой учитель, Чон Соль Сэним. Он говорил, что по-настоящему сильный человек должен быть готов переступить через любое препятствие, которое мешает ему на Пути.
Последнее слово было произнесено с таким пафосом, словно Чен прямо из парка намеревался отправиться к какой-то большой и светлой цели. Например, на историческую родину, чтобы стать там духовным лидером объединенной Кореи.
– А ты, значит, сильный? – Я сделал шаг вперед, чтобы не дать Чену возможности принять боевую
