солнцезащитные очки. Но эмоций и не требовалось ему для того, чтобы открыть огонь на поражение в любого, кто посягнет на жизнь человека, который платит ему деньги. Возможно, я даже не успел бы проткнуть Дубова насквозь.
Я сел и прислушался к бесконечной болтовне тамады поминальной вечеринки. Дирижируя шпагой с наколотым на острие огрызком мяса, он обучал благодарных слушательниц основным принципам культурного пития:
– Главное, не менять напитки. Виски так виски. Текила так текила. А если уж принял водочки, то на нее и налегай, на родимую.
Продемонстрировав, как это делается, Дубов, морщась, признался, что вообще-то он предпочитает легкие сухие вина. Глаза у него при этом были мутными, словно подернулись маслянистой сивушной пленкой.
Незаметно темнело. Балерины веселились, роняя мясо на рубиновые угли и разбрызгивая жир во все стороны.
Прикидывая, кто из этих двух раньше зацепит Дубова своей шпагой, я не заметил, как в скорбящий коллектив влился Душман, материализовавшийся из ниоткуда. Он охотно выпил штрафную, как следует закусил, а потом уселся по-турецки в такой близости от меня, как будто рассчитывал, что мне захочется ласково погладить его по лысому черепу, лоснящемуся в свете костерка. Почему-то от него явственно тянуло бензином. С машиной он возился в потемках, что ли? Небо над моей головой было еще не черным, но уже и не фиолетовым. Пожалуй, пора отправляться восвояси, решил я. Дубову уже не было до меня никакого дела. Он уделял внимание исключительно посетившим его музам, чуть ли не разрываясь между ними на части. Я угрюмо наблюдал за его ужимками, готовясь встать, когда услышал рядом тихий голос Душмана:
– Слушай меня внимательно, писатель, и сиди, как сидел, не дергайся… Я знаю, что ты украл у хозяина видеокассету, и ты это тоже знаешь. Один Дубов находится в святом неведении, но открывать ему глаза я не собираюсь. Мне нужна эта кассета, и ты мне ее отдашь. Ты все понял?
Я посмотрел на обращенную ко мне лысину, которая прямо-таки напрашивалась на смачный плевок, и ответил:
– Ничего я не понял. Растолкуй, пожалуйста, поподробнее.
За тот короткий отрезок времени, пока Душман задумчиво набивал рот пучками зелени и лука, я успел сопоставить кое-какие факты, и кое-какие события последних дней мне стали понятнее. Итак, когда Ириша впервые явилась в мою комнату с незабываемой пивной банкой в руке, она действовала с ведома Душмана, если не по его наущению. Вчера Душман намекал мне, что ему известна печальная судьба Чена, а Ириша оказалась прекрасно осведомленной о моем свидании с Натали. До того момента эти двое явно действовали заодно. Но теперь кассета находилась у Ириши, а Душман запоздало искал ее у меня. Это означало, что отныне каждый из них вел свою собственную игру. И Душман первый решил приоткрыть свои карты:
– Ты парень ушлый, писатель, так что ничего разжевывать я тебе не стану… – При этом он беспрестанно хрустел зеленью, занимаясь этим с азартом козла, безнаказанно забравшегося в огород. – Короче, есть люди кавказской национальности, которые готовы выкупить украденную тобой вещицу за сто тысяч баксов. Ты знаешь, о ком и о чем я говорю. Я дам тебе десять процентов от этой суммы. Сейчас ты встанешь, сходишь за кассетой и принесешь ее мне.
– Марка ты убил? – поинтересовался я, наблюдая, как Дубов поочередно щекочет взвизгивающих балерин.
– Ну, я… Ты идешь или нет?
– А Ириша прикончила Натали, так?
– Так, так, – занервничал Душман и поднял на меня черные глаза с мерцающими в них красными огоньками. – Какая тебе разница? Получишь свои бабки и свободен. Я даже помогу тебе удрать отсюда. Мы сделаем это вместе. Прямо сейчас. Так что хватит болтать! Неси кассету, писатель!
– Не-а. – Я закурил и с удовольствием выпустил дым в напрягшееся лицо Душмана.
– Ладно. – Он опять повернулся ко мне сияющим черепом. – Тогда материальное поощрение отменяется. Ты сделаешь это даром, ради своей дочери.
– Ты опоздал, абрек, – насмешливо сказал я. – Она в надежном месте.
Душман выцедил стакан вина, утер бороду и невозмутимо заявил:
– Чеченцы в курсе моей сделки с тобой. Или через пятнадцать минут я сообщаю им, что товар у меня, или зачитываю им одно любопытное письмецо, которое ты утерял. Со своими комментариями. – Он как бы от нечего делать достал из кармана телефонную трубку, повертел ее в руках и спрятал обратно. Весь похолодев, несмотря на волны жара, исходящие от очага, я сунул руку в задний карман джинсов, ничего там не обнаружил и внезапно вспомнил подозрительное прикосновение, которым наградил меня Душман вчера утром. Сглотнув слюну, чтобы смочить пересохшее горло, я как можно более спокойно произнес:
– Не вычислите вы нужную станцию, не надейтесь.
– Зачем вычислять? Я и так знаю. Львовская. Поезд Курганск – Москва, вагон номер девять. Мне Ириша сказала, зазноба твоя. – Душман засмеялся, но тихонько, чтобы не привлечь внимание хозяина, которого он предавал, сидя чуть ли не у его ног.
– Ириша не могла знать этих подробностей, – ошеломленно пробормотал я, уже понимая, что потерпел самое сокрушительное в своей жизни поражение.
Звезды, высыпавшие на небе, наблюдали за мной с отстраненным интересом, а я сидел, понурясь, и слушал наглый голос Душмана, отдающийся в висках, как самая сильная головная боль:
– Ей дочурка твоя на прощание шепнула, что и как. Боялась, что десятого сентября любимый папочка что-нибудь напутает и встреча не состоится. Вот и попросила добрую тетеньку напомнить папе, что и как. – Душман торжествующе захихикал. – Ах, какая любящая девочка, какая заботливая! Ты ведь не простишь себе, если с ней случится что-нибудь плохое, да, писатель? – Он опять повернулся ко мне, и искры, пляшущие в его торжествующих глазах, показались мне частицей адского пламени. – Иди за кассетой, – сказал он, насладившись моим бледным видом. – У тебя осталось одиннадцать минут.
– Сука Ириша, – процедил я в бессильном гневе, – ох и сука!
Душман протестующе покачал головой:
– Это ты зря, писатель. Она не хотела тебя продавать, отмалчивалась до последнего. Но я ведь на корт пригласил ее не в теннис играть и не раком пялиться, как некоторые. – Он насмешливо хрюкнул. – Так что выхода у тебя нет, писатель. Чеченцев после взрыва по всей Москве щемят, они за доказательство своей невиновности на все готовы. А ты своих предупредить не успеешь, тебя отсюда охранники не выпустят… Подумай, каково это, когда твои жена и дочь заложницами окажутся. Прелестная маленькая девочка и любимая жена среди разного сброда в каком-нибудь вонючем подвале… Ну? Идешь за кассетой? У тебя еще десять минут.
Я тупо смотрел, как Дубов усадил на колени хмельную Белоснежку и скармливает ей кусочки мяса. Она сотрясалась от смеха, как несвежая белорыбица, а ее подруга что-то цедила из стакана с таким мрачным видом, словно вот-вот собиралась отхватить кусок стекла и перемолоть его своими зубами.
– Я сдам тебя твоему боссу, Душман, – выдавил я из себя. – Вот прямо сейчас и сдам.
– Не сдашь. Если он узнает про пропажу кассеты, тебе не жить. Просто ты окажешься между двух огней, вот и все.
Душман был прав. Мне оставалось только принять его условия. Но как можно отдать вещь, которой у тебя нет? Вся надежда оставалась на Иришу, на то, что мне удастся смягчить ее сердце.
– Давай перенесем разговор на завтра, – предложил я, удивляясь тому, как хрипло звучит мой голос.
– Никаких завтра. Сейчас. Ровно через… – Душман бросил взгляд на часы, – …через восемь минут. И учти, писатель: ты еще должен успеть сходить в свою комнату и вернуться обратно.
Я искал выход, а мозг отсчитывал секунды, которых у меня оставалось все меньше и меньше. На второй минуте мои глаза остановились на телефоне, который Душман продолжал держать в руке, поигрывая музыкальной кнопочкой включения. Крошечный экранчик загорался зеленым и гас снова. Ему не терпелось высветить цифры номера неведомого мне абонента, дожидающегося звонка Душмана.
Он и Ириша пока оставались единственными носителями информации, смертельно опасной для моей семьи. Помимо меня, только они знали название нужной станции и номер поезда, возле девятого вагона
