алюминиевую фольгу, в которой так хорошо запекается дичь, и уж наверняка потолкался среди рыболовов, закупающих такое неимоверное количество крючков и блесен, что становилось страшно за рыбу. Но сегодня Березовскому явно было не до того. Разговор с Марией произвел на него настолько тягостное впечатление, что захотелось плюнуть на все и повернуть назад. Он с трудом пересилил себя и, словно бросаясь на штурм, решительно завернул за угол.
'И вообще Люсин не следователь, а сыщик', - мелькнула мысль.
В тихом дворике института сладко пахла растревоженная дождем резеда. Серый обелиск в честь русского востоковеда Лазарева, мокрые куртины и чугунные цепи вокруг центральной клумбы невольно навевали мысли о бренности земной жизни. Заметив забившегося под листик шмеля с дрожащими, съежившимися крылышками, Березовский внутренне улыбнулся, немного печально и, как ему показалось, мудро. 'До первого солнечного луча', - подумал он, толкая тяжелую дверь.
Миша сразу же провел его в приемную директора.
- Шеф нас ожидает, - кивнул он референту.
Березовскому, знавшему Бободжанова лишь по печатным работам, знаменитый академик представлялся грузным исполином, который только то и делает, что с крайне озабоченным видом листает санскритские или древнеперсидские рукописи.
Но навстречу им поднялся невысокий приветливый человек в темно-синем костюме с депутатским значком на лацкане. На столе перед ним стояли большой пузатый чайник и три пиалы, украшенные синим традиционным орнаментом из цветков хлопчатника.
- Салом-алейкум! - невольно приветствовал его Березовский.
- Ву-алейкум-ассалом! - с улыбкой ответил академик. - Садитесь чай пить.
Березовский церемонно принял пиалу, в которую Бободжанов налил немного золотисто-зеленого, с тонким сенным ароматом чая.
- Девяносто пятый номер! - поспешил выказать себя знатоком Березовский и, зажмурившись, вдохнул освежающий пар.
- У нас только так, - улыбнулся Миша, взяв в руки горячую пиалу. Сахару?
- Ни за что на свете! - запротестовал Березовский.
- Правильно, - одобрил Бободжанов и налил себе. - Так и надо пить.
За чаепитием говорили не о делах. Бободжанов, как бы между прочим, упомянул о том, что читал Юрины книги и они ему понравились. Березовский, хотя и понимал, что это не более чем проявление вежливости, был польщен.
- Необыкновенный напиток! - скрывая смущение, он поспешил поднести свеженаполненную пиалу к губам. - Лекарство от всех болезней.
- Амрита! - пошутил Бободжанов, сливая остывший чай. - Искомый вами источник бессмертия.
Березовский понял, что академик, через Мишу, разумеется, уже осведомлен об интересующей их с Люсиным проблеме и приглашает начать разговор.
- Если позволите, Расул Бободжанович, я вас покину. - Холменцов перевернул пиалу и поднялся. - Пришли гранки девятого номера. Надо успеть проглядеть.
- Да-да, Миша, идите, - приветливо кивнул ему академик. - И спасибо, что привели к нам вашего уважаемого друга.
- Мы не прощаемся, - улыбнулся Березовскому Миша. - Зайдешь потом ко мне.
- В связи с чем вас заинтересовали амрита и сома? - спросил Бободжанов, убирая чайный сервиз. - Задумали новую книгу?
- Пока еще и сам не решил, - замялся Березовский. Об истинной цели своих поисков говорить ему было как-то не очень ловко, а врать не хотелось. - Я нахожусь сейчас на такой стадии, когда все интересно и все непонятно. Хочется, Расул Бободжанович, выделить главное, ухватиться за что-то вещественное.
- Но все-таки, почему именно сома? Сокровенное и противоречивое зерно ведических гимнов? Вы, конечно, читали Ригведу?
- В отрывках. - Березовский почувствовал, что краснеет. - И, конечно же, переводных.
- Для создания занимательного сюжета, очевидно, большего и не требуется, - ободрил его Бободжанов. - Значит, вы решили остановиться на соме...
- Видите ли, Расул Бободжанович, сома меня заинтересовала не столько сама по себе, сколько в связи с драгоценными камнями. Недавно мне удалось познакомиться с архивом одного ученого, специалиста по физической химии кристаллов, где я натолкнулся на поразительные вещи...
- Любопытно.
- Насколько я мог понять, в Древней Индии знали сокровенные способы изменения окраски самоцветов. Если верить священным книгам, это каким-то образом было связано с приготовлением напитка из сомы. Вот я и подумал, нет ли здесь и вправду рационального зерна? Что, если жрецы арьев действительно могли с помощью растений придавать алмазам голубые и розовые оттенки?
- В древних памятниках трудно, чрезвычайно трудно отыскать такое рациональное зерно. - Бободжанов с сомнением покачал головой. - Ведические гимны представляют собой сложный синкретический сплав поэзии с мифом, начатков рационального знания - с мистицизмом. Оно и понятно. Не только на Востоке, но и в Европе секреты ремесленного мастерства передавались, подобно древним сказаниям, от поколения к поколению. Это была изустная традиция, незапечатленная тайна, которая распространялась только среди посвященных. Не удивительно, что и в древних памятниках секреты простых деревенских мастеров - всевозможных гончаров, кузнецов и пивоваров предстают перед нами в облике почти что мистерий. И если бы мы точно не знали, кто именно обжигает горшки, можно было бы подумать, что их обжигают именно боги.
- Совершенно верно! - обрадовался Березовский. - Именно поэтому столь темны и запутанны рецепты алхимиков! За магическими символами драконов, кусающих собственный хвост, воронов и красных львов прячутся элементарные химические реакции.
- В основе вы правы. Но дело в том, что мастерам древности и на самом деле свое ремесло представлялось как некий дар богов, как волшебное действо, в котором строгий ритуал играл едва ли не главенствующую роль.
- Но тот же ритуал, доступный лишь посвященным, способствовал и сохранению тайны! Поэтому столь ревниво оберегали свои секреты алхимики, оружейники, шелководы и виноделы.
- Вот мы и пришли с вами к тому, что в основе всех этих таинственных вещей лежали экономические интересы стран, городов и монастырей. Дамаск торговал булатом, китайцы - фарфором и шелком, Самарканд - непревзойденной бумагой и черным вином мусаляс, а бенедиктинские монахи - ликером.
- И никто не желал потерять свои доходы. Отсюда и тайна, Расул Бободжанович.
- Не просто не желал. Раскрыть тайну было равносильно святотатству. Умельцы одинаково страшились и суда земных владык и гнева небес. Но все равно мало кому удавалось сохранить тайну. Алхимик Бертольд Шварц заново открыл порох, а Бетгер - фарфор, иезуиты украли шелковичных червей, а русский металлург Амосов разгадал технологию дамасской стали.
- Но уверены ли вы, Расул Бободжанович, что все уже разгадано и нет отныне забытых тайн, утраченных секретов?
- Вы бывали в Самарканде? - Академик хитро прищурился и, расстегнув пиджак, сцепил пальцы на животе.
- Много раз.
- Значит, видели мечеть Биби-Ханым, Регистан, Гур-Эмир, любовались синими, голубыми, бирюзовыми, зелеными, как изумруд, изразцами? Вот вам и первая тайна! Попробуйте-ка теперь сделать такие. А греческий огонь? А сухие батареи древнего Вавилона? А человеческий череп, выточенный из глыбы кварца, найденный недавно в Южной Америке? Примерам несть числа.
Несмотря на все могущество современной науки, мы лишь сравнительно недавно раскрыли основные принципы исконных ремесел Востока. Но по тонкости, изяществу и ювелирной тщательности изготовления нам куда как далеко до металлургов Индии, издавна умевших выплавлять нержавеющее железо, до тибетских лам, отливавших из бронзы своих многоруких богов, до малайских оружейников, делавших изумительные ножи - крисы из тончайших полосок стали. Нераскрытыми остались и удивительные достижения медиков, алхимиков, стеклодувов. Мы только-только начинаем изучать мумиё, с помощью
