действительно продолжаете работать?
- Само собой.
- А раз так, то, получив новые результаты, вы хотите подвергнуть пересмотру всю свою концепцию. Это вполне естественно для всякого честного исследователя, уверяю вас. Ну как?
- Вполне. - Сударевский даже руку к груди прижал. - Никто и не пикнет.
- Постепенно все забудется, успокоится, вы защитите диссертацию, а там посмотрим... Чем черт не шутит? Может, и вернемся тогда к вашему открытию, на новом витке спирали. На ином... как бы это поточнее сказать... качественном уровне.
- Лично я уже поставил на этом крест, - сказал Сударевский и вдруг почувствовал, что ему наскучила эта двусмысленная игра. Пора было кончать. Впереди предстояли нелегкие испытания. Так стоило ли попусту расходовать силы?
- Не зарекайтесь, - покровительственно кивнул Фома Андреевич. Ситуация меняется, и мы, я уверен, возвратимся к вашей работе. На иной основе, разумеется... Все-таки у вашего метода есть будущее. Недаром Берендер так раскричался. Что-что, а чутье у него не ослабло. Если он говорит, что овчинка стоит выделки, то будьте уверены, работа действительно имеет большое научное и практическое значение... Поверьте мне, что я не стал бы с вами говорить так, если бы не был уверен в конечной победе истины. Это только в фельетонах можно прочесть о всяческих противниках научного прогресса, зажимщиках передового опыта и ретроградах. Вы умный человек и понимаете, что в жизни все значительно сложнее. На каком-то этапе приходится и отступать, из тактических соображений отказываться даже от собственного детища. Но в исторической перспективе истина всегда пробивает себе дорогу. Можете не сомневаться.
- Я и не сомневаюсь.
- Теперь, когда претендовать на установление новой, объективно существующей в природе закономерности можете вы один... - Фома Андреевич выдержал необходимую паузу и, убедившись, что собеседник правильно его понял, продолжал: - Следует быть вдвойне осторожным. Пусть у товарищей, которых Ковский так неразумно против себя восстановил, сформируется о вас новое мнение. Как говорится, о мертвых либо хорошо, либо ничего... Одним словом, я уверен, что скромный молодой исследователь, который нашел в себе силы и мужество преодолеть давление авторитета и собственные, можно сказать, заблуждения, встретит совершенно иной прием. Вы меня, надеюсь, поняли?
- Не совсем, Фома Андреевич. - Сударевскому хотелось, чтобы директор высказался более определенно. - Извините.
- Забудьте прошлое.
- Уже забыл.
- И прелестно. Добавьте побольше новых данных, переиначьте что-нибудь, и через год-другой пишите себе новую заявку на новое открытие. Формулу, разумеется, придется видоизменить. Теперь, надеюсь, ясно?
- Абсолютно. - Сударевский украдкой посмотрел на часы.
'Даже если я откровенно, без обиняков, растолкую ему, как и что, подумал Марк Модестович, - он же все равно ничего не поймет. Не допустит до себя, просто-напросто отметет. Вот ведь в чем курьез! Он живет в вымышленном мире, за частоколом интриг, и совершенно потерял чувство реальности. Терять мне нечего, меня теперь не остановишь, и я мог бы позволить себе пять минут откровенности. Это были бы прекрасные пять минут, возможно, самые лучшие в жизни, если бы только удалось его пронять. Но нет! Оставь надежду всяк сюда входящий. Все отскочит назад. Как горох об стенку. Он неуязвим. Стоит ли тогда метать бисер? Да и не мне, если быть честным перед самим собой, тратить силы на перевоспитание Дубовца. Пусть другие займутся потом выжиганием по дереву. Этот Люсин прав, говоря, что никогда не следует забывать об окружающих. Мы действительно живем не в вакууме и нас окружают не бессловесные тени, а живые люди, наблюдательные, любопытные, понимающие. Нет, милейший Фома, даже если я полностью пойду у тебя на поводу, все равно ничего не получится. Нам просто не позволят отколоть подобный номер. Такие вещи не проходят, и все тут. Не будь даже всемогущего Берендера, кто-нибудь обязательно окажется на нашем пути. Может быть, это будет незаметная лаборанточка или безымянный эксперт, который однажды хоть краем уха слышал фамилию Ковского; даже твой сегодняшний союзник и то завтра не упустит случая подставить тебе ножку'.
- ...достойно представлять наш институт на международном форуме, - из дальнего далека долетели до него слова директора.
- Приложу все усилия, Фома Андреевич, - ответил он, как автомат.
- Не сомневаюсь. - Директор нашел уместным пожать Сударевскому руку.
- Большое спасибо! - Марк Модестович вскочил и приготовился прощаться. Хорошо, что он все-таки промолчал! Никогда не следует сжигать за собой мосты. Кто знает, как обернется дело. По существу, он же еще ничего не решил. Во всяком случае, это не окончательное решение. Там видно будет...
- Может у вас есть какие-нибудь поручения, Фома Андреевич? Или пожелания?
- Пожелания? - Директор озадаченно пожевал губами. - Успеха разве что?.. Ван-Кревелину мой привет. Жаль, я подарочек ему не успел приготовить, а следовало бы...
- Не беспокойтесь, Фома Андреевич, я все равно побегу сейчас покупать сувениры.
- Вот и хорошо... Только, знаете ли, не надо этого... как его... палеха, водки, матрешки всякие... Я в прошлый раз возил.
- Понимаю. Подберем что-нибудь пооригинальнее.
- Тот милиционер, говорите, вас еще донимает? Что там слышно у них насчет убийства? Нашли кого?
- У меня создалось впечатление, что не нашли. Поэтому и не оставляют в покое наш институт.
- Мы-то тут при чем?
- В том-то и дело! Но самое пикантное в этой истории то, что Аркадий Викторович, судя по всему, умер своей смертью.
- А мне говорили, что его убили.
- Так думал сначала следователь, но судебно-медицинская экспертиза не подтвердила. Аркадий Викторович скончался от инфаркта.
- Ничего не понимаю! Откуда тогда весь сыр-бор? Похищение? Уголовщина всякая?
- Тут много неясного, Фома Андреевич. Похоже, что вокруг Ковских действительно вертелись всякие темные личности. На похоронах я узнал, что позавчера ограбили московскую квартиру Аркадия Викторовича. У Людмилы Викторовны и без того достаточно горя. Бедная женщина! Куда только милиция смотрит? Я ей посоветовал жалобу на следователя подать. Чего церемониться, в самом деле! Вместо того чтобы травмировать людей, он бы лучше принял меры для защиты их собственности.
- Правильно! - обрадовался директор. - Уж эти наши доморощенные шерлоки Холмсы!.. Помню я этого молокососа, что к нам приходил, как же! Открыл он хоть что-нибудь? Поймал кого? А ведь сколько времени понапрасну отнял! Нет, это вы хорошо ей присоветовали. Пускай его хорошенько приструнят.
- Если бы и вы еще, Фома Андреевич, со своей стороны...
- Нет. - Директор понял его с полуслова. - Мне-то чего туда соваться? А вот в институт к себе я их больше не пущу. Нечего дурака-то валять... Ну, Марк Модестович, в добрый, как говорится, час, ни пуха вам, ни пера.
Глава тринадцатая
ВОЛНА VI
Индия. Конец XIV века
Подобно птицам, брахманы рождаются дважды. Они приходят в мир, как все люди, но переживают второе рождение, когда надевают священный шнурок избранной варны*. После упанаяны - праздника посвящения - Гунашарман стал полноправным членом брахманской общины. Он начал изучать Веды, и окружающее предстало перед ним в ином освещении. Это и впрямь было похоже на новое рождение. Птенец начинает по-настоящему жить с той минуты, когда пробивает затвердевшим клювиком скорлупу. Человек становится человеком не прежде, чем проснется в нем неистребимая жажда познавать. Веды раскрыли перед Гунашарманом смысл и цель существования, указали ему место в бесконечном - ибо нет ни конца, ни начала у колеса - круговороте материи и духа. 'Смертный созревает, как зерно, и рождается, как посев'.
_______________
* В а р н а (буквально: 'цвет') - каста.
Когда Гунашарман впервые осознал, что он тоже, как и все, смертен, то не ощутил ни смятения, ни тоски, а лишь растерянность и бесплодное тягостное
