производить?
- Разумеется, - уверила его Вера Фабиановна. - В научном мире с этим не считаются. Лишь бы дело двигалось, результаты были.
- Великая штука - образование! - позавидовал он. - Небось Аркадий Викторович на хорошем счету у начальства, раз ему такое послабление дали.
- Простодушный вы человек, друг мой! Разве у нас умеют ценить одаренных людей? - Вера Фабиановна не только близко к тексту цитировала подругу, но даже воспроизводила непроизвольно ее интонации. - Аркадия Викторовича просто третируют, травят! Если бы он не был столь поглощен темой, то давно бы уже бросил этот гадючник. Его с распростертыми объятиями возьмут куда угодно... Людмила Викторовна далеко не уверена, что трагическое событие не находится в связи с общей обстановкой в институте.
- Неужто сослуживцы? - испугался Лев Минеевич. - Быть того не может!
- В науке, дорогой вы мой, - Вера Фабиановна покровительственно погладила его руку, - интриги на почве зависти столь же распространены, как и в артистическом мире. А мне ли не знать, что такое театр! - Она молитвенно простерла руки к потолку. - Это моя юность, моя невозвратимая молодость!
Лев Минеевич допускал, что Верочка, сбежавшая некогда из дома с ярчайшей звездой провинциальной сцены, действительно знает театр. Но какое это имеет отношение к современной науке? Разве похож Аркадий Викторович на опасного сердцееда Чарского, которому небо послало Верочку в отмщение, ибо это она довела его до полного разорения и белой горячки? И вообще, при чем тут театр? Но Лев Минеевич ничего не сказал и только вздохнул.
- Отчего вы не пошли за меня, Верочка? - вдруг спросил он, хотя эта некогда жгучая проблема за давностью лет совершенно перестала его волновать. Он и сам не понимал, для чего спросил.
- Не помню уже, друг мой. - Вера Фабиановна равнодушно зевнула. - О чем это мы с вами?
- Про интриги на поприще разных наук.
- Верно... Нет, Аркадия Викторовича определенно доконали завистники. Современникам не прощают великих открытий.
Последняя фраза, произнесенная совершеннейшим голосом Людмилы Викторовны, заставила его вздрогнуть.
'Бедная Верочка, - втайне огорчился Лев Минеевич, - она совсем потеряла собственное 'я'! Сделалась как та истеричка...'
Ему припомнились рассказы Веры Фабиановны о переселении душ, почерпнутые ею из подшивки газеты с жутковатым названием 'Оттуда'.
'Видимо, не такая уж это все ерунда, если зануда Людмила Викторовна и впрямь временами вселяется в Веру'.
- Какое же изобретение сделал Аркадий Викторович? Придумал, как драгоценные камни исправлять?
- Что камни? - Вера Фабиановна презрительно подняла выщипанные в ниточку брови. - Камни для Аркадия Викторовича - пустяк, побочное занятие. - Она небрежно поиграла белыми, как молодая картошка, янтарями, украшавшими затрапезную, латаную-перелатаную кофту. - Если желаете знать, он обессмертил свое имя настоящим открытием!
- Позвольте полюбопытствовать?
- Он доказал, что растения живые.
- Как, разве это он доказал? - простодушно удивился Лев Минеевич. - А мне казалось, что это всем известно. Да я и сам так думал с детства. Коли растут, так, значит, и живые...
- Вечно вы все путаете, Лев Минеевич! - властно оборвала его Чарская. - Аркадий Викторович вовсе другое открыл. И вы себя с ним не равняйте! Он открыл, что растения чувствуют и ощущают. Поняли?
- Как тут не понять? - Лев Минеевич даже заподозрил, что пропавший профессор вовсе никакой не профессор, а самый настоящий аферист. Чувствуют - значит, чувствуют, ощущают так ощущают... Вроде нас с вами или вон, как они, кошки, - кивнул он в сторону батареи, где пребывала Моя египетская со чадами.
Глава девятая
ВОЛНА I*
Южная Индия. XI век
Когда последние пашуната - подвижники Шиваиты - покинули пещеру, старый брахман начал готовить владыку к вступлению в спальню. Расколов перед статуей кокос, он положил в обе половинки дикие яблоки бильвы, посвященной Шиве, и налил в золоченые лампадки свежего масла. В тайном помещении, где стояла круглая каменная плита, отверстие которой пронзал черный столб, отполированный поцелуями и засыпанный лепестками, он приступил к вечернему обряду ради благополучия всего мира. Приняв асану лотоса и впав в прострацию, старик сосредоточился на почитании священного слога 'ОМ', дабы защитить все живое от надвигающейся темноты и вреда, который несут бесы и демоны ночи.
_______________
* В о л н а м и индийский поэт Самадева (XI век) назвал главы
прекрасной книги 'Океан сказаний'.
Раньше, когда брахман был молод, вечерний обряд заканчивался бурной пляской храмовых танцовщиц. Но вот уже много лет, как деревни вокруг обеднели, и все танцовщицы разбрелись кто куда. Старик не жаловался и ни о чем не сожалел. Он был даже доволен, что в одиночестве выполняет многотрудные обязанности, которые связаны со служением в пещерном храме. Очнувшись от транса, он сто восемь раз явственно произнес: 'Ом намашивая'*, нанес тилак** и, задернув занавесь, отправился домой, чтобы передохнуть часок перед обрядом почитания стражей стран света, которым положено кадить ароматным дымом.
_______________
* 'Ом, поклоняюсь Шиве'.
** Т и л а к - пятнышко на лбу, которое наносят специальной
пастой.
У бога, которому он поклонялся, была тысяча и еще восемь имен. И каждый раз старик старался назвать его по-новому: то нарекал кумира Владыкой Третьего Неба, то Шарвой-разрушителем, который убивает стрелой, то Махешварой, что означает просто 'великий бог'. Были и другие имена: Амаракша - повелитель богов и Шамбху Милостивый, Истинный Повелитель и Долгокосый, Шамбху Могучий и страшное имя Бхайрава, которое рискованно было произносить всуе. Но чаще всего старый жрец называл своего господина Четырехруким, потому что у Храмовой статуи было четыре руки, и Владыкой танца, так как бог танцевал на поверженном карлике, и Трехглазым, ибо сияла у него во лбу огненная звезда. Давным- давно, когда люди и боги еще жили вместе, Парвати, жена Владыки, играя, закрыла ему глаза своими ароматными ладонями, и мир погрузился в кромешную тьму. Тот самый мир, ради благополучия которого Шива выпил яд, отчего горло его стало навеки синим. Тогда-то, дабы не оставить людей без света, он зажег свой третий, надбровный глаз. Впоследствии в минуты гнева и раздражения он неоднократно испепелял этим нестерпимым светильником демонов и людей, других богов и даже целые миры.
Еще у него было имя - Обладатель Восьми Форм, упоминать которое дозволялось только брахманам высших степеней, а также отшельникам, предающимся размышлениям о первопричине всего сущего и его конце. В восьми этих формах заключалось все, что движет мирами: Земля - Шарва, Огонь Пашупати, Вода - Бхава, Солнце - Рудра, Луна - Махадева, Ветер - Ишан, Пространство - Бхава и Угра - Жертвователь, понятие, включающее в себя обязанности человека по отношению к высшим силам.
От пещеры до хижины жреца было ровно тысяча восемь шагов, что позволяло ему не упустить ни одного имени Шивы, которое уже само не явно содержит все другие имена. Но последнее время брахман начал сбиваться и путать. Такое свое состояние он объяснял не слабостью памяти, а недовольством Мстительного Владыки, который скучает в одиночестве. Сбившись в подсчете шагов и прозвищ, старик начинал воображать, что именно говорит и делает в эти минуты Шива. Порой он настолько забывался, что кощунственно присваивал себе права патрона и начинал бормотать:
- Я Шива Натарджа Четверорукий Владыка танца! Я танцую, и все мироздание вторит мне. Вот приподнял я правую ногу, легко отклонился назад, весь равновесие и совершенство, и небесное колесо пришло в движение, закружилось, мерцая факелами звезд. Мой танец пробуждает творческую энергию Вселенной, он зовет из мрака невежества и лени к животворному всеочистительному свету, который изливает вечный костер, пылающий у меня на ладони. От меня исходит грозная сила. С моих волос срываются молнии. Электрические вихри бушуют вокруг меня. Левой ногой я попираю ленивого карлика, имя которому Майялака. Подобно жирному пауку, плетет он паутину неведения, иллюзии и темного зла. Он сон, а я пробуждение! Он лень, а я энергия! Он коварное наваждение, а я царь знания! Смотрите, каким
