лихорадочно выполнял введенную в него программу, разбрасывая колоссальную сумму по семнадцати заранее открытым счетам, он заодно сделал перечисление в Сочинскую клинику, про которую Сурин разведал все заранее. Номер ее счета совершенно вылетел из его головы. А вот секретные коды счетов в зарубежных банках он заучил наизусть, как «Отче наш». Впрочем, молитву Сурин не сумел бы произнести даже под страхом смерти. Зато цифры и буквы всех семнадцати пассвордов он мог воссоздать в памяти мгновенно, словно они были выгравированы в его мозгу.
На всякий случай он повторил про себя их все: сначала по порядку, потом вразброс, как попало. Ни единого сбоя. Хоть сейчас отправляйся в Швейцарию или на Кипр. А там…
Картина представлялась всегда одна и та же. Он, Сурин, возлежит на шезлонге возле бассейна, наполненного десятком красоток, каждая из которых только и мечтает о том, чтобы ублажить его по первому требованию. Щелкни пальцем – и все они падут ниц, как восточные рабыни. Могучие телохранители сутулятся, стараются сделаться маленькими и незаметными, когда их касается ленивый хозяйский взгляд. Вышколенные слуги бросаются выполнять каждое распоряжение Сурина. По телефону беспрерывно названивают люди, о которых раньше приходилось читать лишь в светских хрониках. Хау ар ю, Аркадий? Ит из Пол Маккартни (Папа римский, архангел Михаил, шестикрылый Серафим). Ду ю ремембер ми? Лет ит би, лет ит би-и-и… Узнаешь? О, я польщен, Аркадий. Сможем ли мы сегодня встретиться? Да? Ах, сэнк ю вэри- вэри мач!
Повалявшись еще немного в сладких раздумьях, Сурин пришел к печальному выводу, что даже у миллиардеров существуют неотложные заботы. Богатые не только плачут, они также ходят пи-пи и ка-ка, так что пришлось вставать и, шаркая шлепанцами, тащиться в туалет – единственное место в клинике, где комфорт еще не соответствовал уровню мировых стандартов.
Растянутое к виску правое веко Сурина по неизвестной причине зажило раньше левого, и видел он только одним глазом, да и то частично, что значительно сужало привычный кругозор и осложняло жизнь. Когда он возвращался в палату, его шлепанцы оставляли на линолеуме влажные следы, а одна штанина пижамных брюк, сырая от бедра до колена, неприятно холодила ногу. И это было не единственная неприятность, приключившаяся с Суриным этим, так славно начавшимся, утром.
В палате находилась медсестра Наташа в не очень свежем халатике, наброшенном по обыкновению прямо на голое тело, и совершенно незнакомый Сурину молодой человек с какими-то веселыми, но очень злыми карими глазами.
– Это, наверное, и есть наш красавец? – осведомился незнакомец, с интересом разглядывая Сурина, замершего на пороге.
Спрятав мокрую штанину за сухую, Сурин вопросительно посмотрел на Наташу: в чем дело, что здесь происходит?
Заметно осмелев, она, рослая и грудастая, подбоченясь, пошла грудью на мужчину, приговаривая при этом:
– А я вам говорю, мужчина, немедленно покиньте помещение! Кто вы, собственно говоря, такой?
–
– Как это не имеет значения? – заволновалась Наташа. – Как это не имеет? Я вас русским языком спрашиваю: кто вы? Что вам здесь нужно?
– Я ваш новый врач, – скромно представился незнакомец. – Зовите меня просто Толиком.
– Какой еще новый врач? – гневно воскликнула Наташа, упираясь бюстом в солнечное сплетение невесть откуда взявшегося самозванца.
– Лечащий, – пояснил он. – Аркадий Викторович Сурин отныне всецело доверится моим заботам… Я прав, Аркаша?
Сурин хотел ответить отрицательным мычанием, но даже этот простенький звук застрял в его горле. Низ кремовых брюк Толика был забрызган чем-то красным, совершенно непохожим на краску или гранатовый сок, которым поили здесь по утрам пациентов. Такие же пятна, но помельче, усеивали белую рубаху Толика. Он носил ее навыпуск, и она некрасиво топорщилась у него на животе.
Медсестра не замечала всех этих подробностей, потому что приблизилась к собеседнику вплотную. Она оглянулась на привалившегося к косяку Сурина, подождала, не последует ли от него каких-либо заявлений, и опять уставилась на незнакомца:
– Ну-ка, проваливай отсюда, Толик, пока я охрану не вызвала! Знаешь, какие бугаи у нас тут дежурят?
– Имел счастье познакомиться, – небрежно сказал незнакомец, доставая из-за пояса брюк большой пистолет с длинным стволом. – Вас как зовут, девушка? Вернее, как вас звали?
– Зовут?.. Звали? – Растерянная Наташа опять оглянулась на Сурина, ища у него поддержки.
Только как он мог поддержать кого-то, если сам едва стоял на ногах? Одной рукой он вцепился в дверной косяк, но и этого было мало – приходилось в придачу упираться ладонью в стену, чтобы не съехать по ней на пол.
И все-таки очень скоро Сурин очутился на полу, сам не заметив, как это произошло. Потому что Толик лучезарно улыбнулся Наташе, оттолкнул ее пятерней подальше и, деловито направив ствол пистолета ей в лицо, выстрелил.
Звук оказался похожим на металлическое пуканье. Медсестру опрокинуло навзничь, но перед этим Сурин увидел вязкую алую струю, вырвавшуюся из ее затылка. Это походило на проблеск яркой, лоснящейся ленты.
Оказалось, что Сурин смотрит на происходящее уже сразу двумя глазами. Повязка на лице сдвинулась из-за отчаянных гримас, которые ежесекундно сменялись на его лице. Теперь все швы зачесались и зазудели одновременно, – особенно, когда Толик внимательно поглядел на Сурина. В руке он держал уже не пистолет, а хирургический скальпель.
– Вот, захватил на всякий случай, пока бродил по больнице, – сообщил Толик, вертя сверкающий скальпель так и эдак, давая собеседнику возможность хорошенько им полюбоваться. – Хорошая вещица. Она нам сейчас пригодится.
– З…? – вот и все, что сумел выдавить из себя Сурин.
Но Толик его отлично понял:
– Зачем, спрашиваешь? А полюбоваться на тебя желаю.
Несколько раз кувыркнувшись в воздухе, скальпель со стуком упал возле сидящего Сурина. Теперь эта поза казалась ему не слишком устойчивой. Его так и тянуло лечь на пол и закрыть глаза. А потом проснуться в больничной койке, чтобы утро началось сначала.
– Зачем? – На этот раз слово удалось произнести целиком, хотя на это пришлось затратить массу усилий.
– Что ты заладил одно и то же, как попугай? – внезапно рассердился Толик. Лицо у него сделалось отнюдь не таким симпатичным, каким показалось Сурину при первом взгляде. – Бери ножик и вспарывай этот дурацкий кокон на своей голове. Я же не кота в мешке покупаю, а?
– Не кота, – поспешно согласился Сурин, хотя понятия не имел, при чем тут какой-то кот. Просто ему ни в чем не хотелось перечить мужчине в замаранных кровью брюках, за поясом которых торчал бесшумный пистолет. – Вот, – скромно доложил он, покончив со снятием бинтов. Последний слой пришлось отдирать чуть ли не вместе с кожей, но Сурин при этом даже не пикнул.
– Молодец, – похвалил его Толик. – Ты мужественный парень, хотя выглядишь, честно говоря, препаршиво. Видел в зеркало, в кого ты превратился?
– Нет. – Сурин осторожно провел пальцами по зарубцевавшимся швам под скулами и на висках.
– И правильно. Лучше не глядись в зеркало, чтобы не расстраиваться понапрасну, – дружески посоветовал ему Толик. – Это лишнее. Лучше иди сюда.
Сурин хотел в третий раз спросить «зачем», но побоялся опять рассердить человека с пистолетом. Он просто покосился на труп медсестры, халат которой успел местами пропитаться кровью, поднялся на ноги и подчинился приказу.
– Ближе, – сказал Толик. – Хочу обнять тебя на радостях, дорогой ты мой человек.
Зажмурившись, Сурин решил, что сейчас опять раздастся негромкое «пук», но Толик действительно похлопал его по спине, после чего удовлетворенно произнес:
