– Либо у тебя очень плохое зрение и ты видишь перед собой взрослого мужика вместо восемнадцатилетнего пацана, либо ты сошел с ума, говоря, что пятьдесят пять лет для человека – это молодость.
– Какого человека?
– Этого!
Потеряв всякое терпение я подымаю за шкирку подошедшего так кстати пацана со свертком, переношу его через прилавок и показываю Дорну.
Дорн внимательно осматривает пацана, который от удивления даже не пытается барахтаться.
– Это не человек – это мой родственник, – важно заявляет кузнец.
Я сейчас сам сойду с ума. Отпускаю пацана, сажусь на пол рядом с Дорном.
– И почему твой родственник не может быть человеком? – спокойно, безразлично и устало спрашиваю я.
– Потому что он гном.
– Кто гном?
– Он. Между гномом и человеком не может быть потомства, и так как он мой родственник, он – гном.
– А почему не человек? – туплю уже я.
– Потому что я – гном.
Занавес.
Сижу на полу, закрыв глаза. До ушей доносится стандартный звуковой фон базара. Люди спрашивают, торгуются, спорят и, наконец, заключают сделки. Люди.
Поверил.
Послушавшись, я открываю глаза. Надо мной склонилась озабоченная голова Дорна, рядом с ним, с любопытством рассматривая меня, стоял его родственник, пятидесятипятилетний малолетка.
– Влад, ты в порядке? – озабоченно спросил Дорн. – Может, сходить за Натой? Я быстро.
– Нет, Дорн, не надо, просто я никогда не видел гномов, только чит… э… слышал о них, и поэтому считал тебя человеком.
– Конечно, в деревнях мы не живем, – усмехнулся Дорн, – а вот в городах бываем.
– А что ты о нас слышал? – влез малолетка.
– Ну, живете в горах, – ответил я, силясь припомнить земное литературное творчество, – шахты рубите, кузнецы из вас лучшие.
– Это правда, – важно заметил Дорн, – лучше нас никого нет.
– Сильные очень, – продолжал я.
– Да. Есть такое.
– Бороды до пояса, а то и ниже, и плечи метра полтора шириной.
Переглянувшись с племянником, Дорн оглушительно заржал. Родственник только заулыбался – видно, так ржать ему еще не по чину.
– Вот и не понял, что ты гном: ты ж вон какой щуплый, соплей перешибешь, и борода короткая.
– А ты не подумал, что с такими плечами в шахте не только работать, но даже ходить трудно? Все стены обтешешь и застрянешь где-нибудь на повороте. Какой же ширины должны быть проходы?
– И руки, руки какой длины должны быть? – вмешался малолетка. – Чтоб с такими плечами хотя бы до носа достать?
– А борода до пояса и ниже, – веселился Дорн. – Для чего – всю пыль и грязь в шахте собирать или чтоб на наковальне лучше под молот попадала?
Мрачно смотрю на веселящихся гномов. Да, опять я выступаю в явно понравившейся мне роли шута. Вот и верь после этого всей писанине. А ржут-то как, заливаются, Петросяна на вас нет, мигом бы смеяться отучил.
– Может, покажешь свою работу? – прервал я веселье гномов.
Довольно ухмыляющийся юный кузнец развернул сверток и достал кистень.
– Вот смотрите.
Небольшая, сантиметров тридцать черная рукоять. Маленькая гарда сантиметров в десяти от оковки одного конца рукояти, оковка с кольцом на другом, тонкая цепочка, маленький ромб толщиной сантиметра три, шириной шесть и высотой восемь на конце. Вспоминая земные образцы этого оружия, особенно цепной пехотный моргенштерн[49], я поморщился:
– Парень, мне сегодня в ночь по погани гулять придется, а не воробьев по улице гонять.
– А ты примерь к руке.
Я беру в руки боевой кистенек. Опаньки, игрушка-то тяжелая. Килограмма два, никак не скажешь по внешнему виду. Отпускаю цепь, и с негромким шелестом оружие встает на боевой взвод. Вот это дела, вся тяжесть данного инструмента для вышибания мозгов ближнему сосредоточена в ромбе, цепь и рукоять практически ничего не весят. Если вспомнить сопромат, с его правилами рычагов, моментов и прочей хренью, то такая конструкция с концентрацией веса в ударной точке по эффективности применения максимальна. Остальные виды холодного оружия завистливо стискивают зубы.
– Цепь не порвется от удара? Тонкая она у тебя.
– Не порвется: каждое звено сделано из витой двухслойной стали холодной ковки, мягкой и твердой.
Так, попытаемся вспомнить то, чему меня давно и небезуспешно учили. Твердая сталь упруга, но слишком хрупка, мягкая имеет большую склонность к деформации. Холодная ковка означает, что сталь не подвергалась термической обработке в процессе и ее кристаллическая структура сохранила все свои свойства. То есть парень хочет сказать, что я держу, учитывая местные технологии, шедевр кузнечного искусства Средневековья. Вряд ли он будет врать в Белгоре насчет оружия и его свойств. Не тот город, да и дядя рядом стоит прищурившись.
– Ну-ка дай, посмотрю, – сказал Дорн.
Вертит оружие в руках, присматриваясь, в отличие от меня, больше к рукояти и ромбу.
– Из черного дерева рукоять делал? – спрашивает Дорн племянника.
– Да.
– А в било что залил?
– Свинец с теммом[50].
Еще одно непонятное слово.
– Швы как спрятал на биле?
– А никак. Нет там швов – целиком выковал, помучиться пришлось, правда, но сделал.
Уважаю, качественно выковать пустотелую конструкцию, которую обычно получают литьем или сваркой, – это не «помучиться пришлось», а…
– Ну что, Влад, нравится?
– По мне – так отлично.
Правда, хорошая игрушка, для меня самое оно. Плюс – мощнейший удар, минус – маленькая рукоять не обеспечивает хорошей скорости нанесения удара. Рекомендуемая тактика боя: первый удар наносить со спины противника, если супостат остается жив или я промахиваюсь, перевести оружие в ждущий режим для следующей попытки его смертоубийства. По-простому, прощелкал клювом – верти постоянно игрушку и ищи шанс прикончить, пока не устала рука.
– А для ближнего боя, на крайний случай, вот что я придумал.
Парень берет в руку цеп и нажимает на завиток под гардой. Из свободного конца рукоятки цепа мгновенно появляется точная двадцатипятисантиметровая копия штыка от трехлинейной винтовки.
Глядя на наши с Дорном лица, подходит к центральному столбу, на который опирается крыша лавки. Взмах, удар. Штык входит в столб сантиметров на пять. Парень оглядывается на нас, ухмыляется, хватается
