– Да что мы булавок, что ли, не достанем?
В это время Николай стоял перед командиром смены, который сидел около своей палатки за небольшим столиком, сколоченным из неструганых досок.
Николаю уже надоело стоять перед старшиной по стойке «смирно», и он иногда менял ее на положение «вольно», перенося тяжесть тела на одну ногу. Заметив это, Дыбенко кричал:
– Як стоишь!
Николай нехотя потягивался, косил глазами на прохаживающегося неподалеку дневального.
– Який из тэбэ выйдэ моряк, если ты боишься работы?
– Я работал.
– Отставить пререканье! Я ж говорю тебе, що моряка из тебя не выйдэ. Як есть сачок, так им и будэ. Все работают, а он на сосны дывытся. Что ты там не бачив?
– Я только остановился…
– Тильки? А мабуть, не тильки?
– Ну что вы, товарищ старшина первой статьи!
– Отставить разговорчики! А потом, что за вопрос: «Як называется по-морскому лопата?» Я вам кто? Кто я вам, юнга Лизунов?
– Командир смены. Так все слова-то какие?
Салага, сачок… Может, и лопата…
– Отставить, кажу!
– А чего вы на меня кричите?
– Я не кричу, а розмовляю с вами. Ясно?
Хотел ограничиться одним внеочередным нарядом, да бачу, вам цего будэ мало. Ну, это мы потом решим. Придется доложить командиру роты. Идите.
Николай повернулся кругом, но старшина скомандовал:
– Отставить! Кру-гом!
Так он заставил его повернуться три раза, пока Николай не выполнил поворота четко.
13
Вскоре Николаю пришлось отправиться выполнять два внеочередных наряда. Его послали в столовую, которую называли камбузом.
На небольшой поляне стояло несколько длинных столов, сколоченных из досок. Над столами был сделан навес, он рассохся, и случалось, что в ненастную погоду через щели в бачки и миски обедавших юнгов лил дождь.
Дежурные по камбузу юнги чистили картошку, разделывали треску, мыли столы и посуду, лопатили пол, возили из озер в бочке воду, пилили и кололи дрова.
Николаю порой хотелось сейчас же отправиться на фронт, переносить там все трудности боевой жизни, может быть, геройски погибнуть от вражеской пули или снаряда – только бы не копать землю, не пилить дрова на этом скучном острове.
Вместе с Николаем дрова для камбуза пилили рыжий Петушок и Борис Лупало – самый высокий юнга в роте.
Широкий в плечах, кривоногий, с большим, красноватым от постоянного насморка носом, Лупало выглядел уже совсем взрослым парнем.
– Вот что, – сказал Лупало, усаживаясь на чурбан и доставая из кармана небрежно скомканный клочок газеты. – Есть предложение познакомиться с географией данного острова и его природными условиями.
– На экскурсию, что ли, сходить? – спросил Петушок, наблюдая, как Лупало свертывал папироску. – Ты внеси предложение на ротном собрании.
Лупало послюнявил газету, сунул папироску в рот, прикурил и, пуская дым через нос, сказал:
– С ротой никакой путной экскурсии получиться не может. А вот если мы втроем… Колоть дрова найдется дураков и без нас. А нам надо смыться и посмотреть, что произрастает в лесу и какая в нем водится дичь. Изучить флору и фауну.
– А если влетит? – спросил Николай.
Петушок и Гурька сделали удочки и собирались в ближайший выходной рыбачить. Петушок не дождался воскресенья, и Цыбенко нашел его на берегу озера в то время, когда все другие работали. Вот и получили по наряду.
– Еще судить будут, – сказал Петушок.
Лупало переспросил:
– Нас, юнгов, судить? Ну, этого не может быть. Мы еще годами не вышли. Нас должны воспитывать, а не судить. А если и влетит, то просто нас вернут к работе, которую мы сейчас временно оставим. К вечерней поверке вернемся.
После некоторого раздумья Николай и Петушок приняли предложение Лупало. Они захватили с камбуза два бачка для грибов и ягод, горсть соли и немного хлеба.
Лес был рядом. Ребята углубились в него и обошли лагерь стороной.