разных людей, мужчин и женщин, и женщины почти все похожи на Александру Сергеевну Хохлову, великую актрису немого кино.
И все эти газеты, листовки и карточки кричат: «У нас тоже чешется живот!»
Я вспоминаю во сне, как я ночевал у Хохловой один раз.
< В семьдесят первом году. Ей было за семьдесят. Она недавно овдовела, плохо себя чувствовала, боялась оставаться одна. Ее внучка не могла ночевать у нее всякую ночь.
Студенты-вгиковцы, которые у нее учились – в мастерской Кулешова и Хохловой, – ночевали у нее по очереди.
А я дружил с этими ребятами, и часто мы все вместе к ней заходили. Она была поразительная старуха. Худая, большеглазая, выразительная. Лицо специально для немого кино. Я видел, как она показывала студентам, как должен упасть человек, раненный в живот. «Не бойся стукнуться затылком!» – кричала она и падала, и стукалась об пол затылком. На стенах висели ее фотографии – обнаженной; это Кулешов фотографировал. И еще в рамке за стеклом балетные туфельки Улановой. Однажды меня попросили у нее переночевать. Потом я шутил: «Я спал с Хохловой!» >
И вот мне снится – это на самом деле было, – как у меня чешутся ноги, пятки. Наверное, у меня были грязные носки. Скорее всего, так. То есть я лег на диване под пледом – в носках, в которых пробегал весь день.
Но пойти в ванную, постирать носки и повесить их на сушилку, вымыть ноги, вообще принять душ мне было неловко. Едва заснул – во сне.
Деньги есть?
Кто-то меня настырно спрашивает, прямо в ухо, один и тот же вопрос, то шепотом, то громче:
– Деньги есть? Деньги есть? У тебя есть деньги?
Гости
Безобразная нищая халупа. Я там живу. Комната, кухня и сортир.
Сортир – цементные стены, цементный пол, делать по-большому и по-малому надо в неровную неширокую щель в этом полу. И сбоку из стены торчит шланг с краном – смывать.
Окна комнаты и кухни глядят во двор. Окна низкие.
Во дворе толкутся какие-то тетки, даже, верней сказать, бабки. Толстые, в серых халатах.
У меня в гостях мои друзья Галя и Виталий. Они лежат на моей кровати – почему-то улеглись на мою кровать.
Я сижу рядом. Мы о чем-то разговариваем. Я зачем-то выхожу во двор, потом заглядываю в окно – готово!
Мои гости занимаются любовью. Я отворачиваюсь и спиной заслоняю окно от бабок, бегающих по двору.
Бабки стараются заглянуть в окно и кричат:
– Драгунский развел разврат, устроил тут дом свиданий, устроил бардак!
Стихи и проза
Приснилась статья про поэзию, которую надо бы написать.
Приснился вот такой кусок.
Поэт – это человек, выпустивший книгу стихов. Стихи – это текст, в начале которого написано «стихи».
Текст «стихи» – это когда на странице короткие строчки разной длины и разного количества на разных страницах. А вот текст «проза» (то есть текст, в начале которого написано что угодно, но не «стихи») выглядит совсем иначе: на странице длинные строки одинаковой длины и одинакового количества на разных страницах. Это позволяет с первого взгляда отличить «прозу» от «стихов». «Стихи» гораздо легче и приятнее писать, чем читать. «Прозу» – наоборот.
< Месяца через два я написал эту статью, с этим куском. >
Диалог
Ольга, секретарь Пумпянского, главного редактора «Нового времени», еще того, старого «Нового времени». Она сидит за своим столом – всё как всегда, телефоны, факсы, пепельница, – она улыбается мне, кивает, но я ее не узнаю. Стою посреди комнаты – посреди приемной – и думаю: а где же секретарша главного?
Где наша Ольга? А это что за дама на ее месте?
Вдруг слышу странный диалог за моей спиной.
– Ты будешь с утра или к вечеру? – обращаются как будто ко мне.
И ответ – как будто отвечают за меня:
– Он не будет ни с утра, ни к вечеру!
Я оборачиваюсь.
Красивая женщина в джинсах быстро-быстро и часточасто машет – вращает! – кистями рук и называет свои руки «щеточками». Говорит мне:
– Дай-ка я щеточками своими тебя почищу!
Я вижу, что я весь в снегу. Снега на мне столько, что я как сугроб. Она руками, как снегоочистителем, проделывает в этом снегу дорожки – от правого плеча к левому, от подбородка к животу.
«Юность»
Редакция журнала «Юность» на Маяковской. Там коридор по периметру всего здания.
Мы – несколько человек, все незнакомые – ходим кругами уже который раз, поднимаемся и спускаемся по темным лестницам. Ищем нужную комнату.
Находим наконец.
Там сидит человек и придумывает стишки с дурацкими рифмами:
«Ливан – диван. Ангола – голая».
Второй сон. Зубы
Мобильник «нокиа», раскладной. Когда он раскрывается, видны какие-то шестеренки, как зубы. Клавиатура в зубастом кусачем рту.
Президенты
Гравюры XVIII века. Дамы с пышными прическами, зачесанными от висков кверху.
Оказывается, это чилийские президенты. Так мне объясняет экскурсовод:
– В XVIII веке почти все чилийские президенты были женщинами.
Я вежливо говорю:
– О, какие красивые!
Потому что дело происходит в Чили и надо сказать приятное хозяевам.
Экскурсовод отвечает:
– Нет, что вы! Это только на картинках кажется. А на самом деле у них некрасивые щеки. Белые, отечномясистые, с дырочками.
– С дырочками?
– Да. То ли поры большие, то ли следы прыщей, – говорит он.
– А на портретах не видно, – говорю я.
– Да, на портретах не видно, – соглашается экскурсовод.
Урок английского
Группа из четырех человек. Девушки с одинаковыми пучками на макушках. Громко повторяют простые фразы: «This is my book! Where is my book?»
Двадцать лет
Мой день рождения в 1970 году. Мне двадцать лет.
Я пригласил несусветную кучу народу. Человек двадцать пять. Или даже больше. Родители вместе с пятилетней сестрой уехали на дачу. Гости не уместились за столом, хотя он был составлен из двух. Пришлось ставить рядом еще журнальный столик. Мама наготовила целое ведро салата «оливье», целое ведро винегрета, много картошки, селедки, хлеба, сыра – все очень просто и сытно. Водки ребята нанесли просто море – каждый принес бутылку, а то и две. Все курили – дым клубами висел. Но никто не перепился, никто не подрался, было весело и громко, только один парень – он был старше, ему было целых двадцать
