— Полагаю, ему охотно помогали Уиндемы?
— Пауки, — пролепетала леди Би.
— Можно ли винить их? — сказала Оливия. — Я вряд ли отвечала их представлениям о том, какой, по их мнению, должна быть графиня.
— Нет, конечно, — заметила Кейт. — Вы умная и страстная, и у вас есть душа.
Оливия вздохнула.
— И бывший муж, которого могут повесить как предателя. Что невероятно обрадует Джервейса.
Леди Кейт поднялась.
— В таком случае он никогда не узнает.
Оливия моргнула.
— Так просто?
Леди Кейт хищно улыбнулась.
— Конечно. Я собираюсь получить большое удовольствие от игры по разрушению его планов.
Оливия подскочила.
— Это не игра, Кейт. Джервейс опасен.
— Ну не надо, Оливия.
В этот миг у Оливии появился выбор. Она могла все честно выложить и повести себя так, как диктовала целесообразность.
— Вы не понимаете? Именно Джервейс убедил Джека, что ребенок не его. Хотя одного взгляда на Джейми было достаточно, чтобы увидеть истину, Джервейс не удосужился взглянуть.
— О, Оливия…
Леди Кейт подозрительно долго рассматривала кроваво-красные розы, увивающие стену сада. Оливия перестала дышать, опасаясь, что ее подруги не поверят сказанному.
Но леди Кейт, потирая переносицу, покачала головой.
— Хорошо, — сказала она, поднимаясь на ноги и принимая позу, которую Оливия мысленно определила как свойственную исключительно герцогиням. — Я могу дать указания Финни, чтобы он связался с Чемберсом втайне от Джервейса. Что еще?
Оливии стало легче. Пришла ее очередь выказать храбрость.
— Пришло время довериться еще кому-нибудь, — сказала она и встала, как если бы это придало ей смелости. — Нам следует поговорить с вашим кузеном Дикканом.
На следующий день они отправили по домам троих своих пациентов, и те уехали в громыхающих повозках с напутственными улыбками и корзинами еды в дорогу. За хлопотами по отправке наступил и прошел полдень, а Оливия все еще не видела Джека.
Когда церковные колокола пробили час, она собрала все свое мужество и пошла наверх. Ее тело радостно отозвалось, стоило ей шагнуть на первую ступеньку. Сердце учащенно забилось, руки стали влажными. Она испугалась. Ее раздирали противоречивые чувства, она не знала, сможет ли когда-нибудь обрести покой.
Он сидел у окна в кресле и играл в карты с Трэшером. Должно быть, Харпер дал ему чью-то одежду, потому что на нем были слишком просторные рубашка и брюки. А Трэшер одолжил ему свой парик, который торчал на голове Джека как меховой берет, а густые черные волосы беспорядочно выбивались из-под него. Оливия с трудом удержалась от улыбки.
— Это, сэр, — обвинял Джек своего маленького партнера, — называется «жульничать».
Трэшер поднял на него глаза, оторвавшись от сброшенных карт.
— Ну да, а как же, — охотно признал он. — Только так можно выиграть у господ.
— Ты плут, — заявил Джек, собирая карты и тасуя их. — И я тебе не господин.
Трэшер захохотал, словно его щекотали. Вскочив, он схватил свой парик и водрузил на собственную голову.
— Теперь я тоже господин.
— Что ж, — ответил Джек, — теперь я буду жульничать.
— Кажется, я пришла как раз вовремя, — сказала Оливия, входя в комнату. — Боюсь, негодники, скоро вы поднимете на ноги весь дом.
— Негодники. — Трэшер закивал. — Это мы, прекрасно.
— Мне пришло в голову, миледи, — сказал Джек, откидываясь на кресле и поднимая на нее умоляющие глаза, — что вы не поцеловали меня сегодня.
В то утро Харпер разбинтовал ему голову. Стало видно, что одна сторона лица у Джека все еще оставалась сильно опухшей и в кровоподтеках. Оливия поймала себя на желании прикоснуться к ней губами.
— А мне пришло в голову, — заявила она, подбоченившись, — что вы не съели ваш обед. Я принесу вам каши?
Он скорчил рожицу, которая когда-то заставляла ее заливаться смехом.
— Только если вы захотите окончательно прикончить меня. Умоляю, Ливви. Больше никаких каш.
— Тогда суп. Хлеб.
— Поцелуй.
— Ты очень болен, Джек.
Он надулся.
— Насколько я слышал, никто еще не умирал от поцелуя. На самом деле доказано, что поцелуй может пробудить от смерти.
— Только в сказках.
— Кто сказал, что это сказки? Возможно, некоторое преувеличение, ну как разговоры в обществе.
— Так ты утверждаешь, что, если бы я поцеловала тебя раньше, ты бы не лежал так долго без сознания?
— Не совсем так. Я бы очнулся скорее. — Он уже снова ухмылялся, его сине-зеленые глаза казались неестественно яркими на бледном, в синих кровоподтеках, лице. — Ты в самом деле считаешь, что я могу покинуть тебя, Лив?
Оливия осталась довольна собой. Она справилась с внезапно нахлынувшим гневом. Покинуть ее? Разумеется, она так считала, потому что он уже сделал это.
Должно быть, что-то отразилось на ее лице, потому что Джек нахмурился.
— Я бы не хотел оказаться вдали от тебя. Если есть что-то, что я знаю наверняка, так именно это.
Она долго сжимала и разжимала пальцы, чтобы не сорваться. Ей хотелось обрушить на него правду. Пусть узнает, что он сделал с ней.
Но сейчас она не могла себе этого позволить. Если она выпустит из ящика хоть одно воспоминание, остальные выскользнут следом, а этого она не вынесет.
— Хорошо, — сказала она, старательно следя, чтобы не задрожал голос. — Как нога?
Он посмотрел вниз, как бы удивляясь, что она на месте.
— Гораздо лучше. Кажется, милая, мед хорош не только для пышек.
Она кивнула, не забывая держать руки подальше от него.
— Трэшер, будь так добр, принеси этому грубияну ростбиф.
Трэшер вскочил с кресла.
— Если желаете, я раздобуду для него немного шоколада. Эти бельгийцы умеют его делать. Стянуть проще простого.
— Держи свои лапки при себе, ты, плутишка, — пригрозил ему Джек.
Трэшер исчез за дверью прежде, чем Джек снова повернулся к Ливви.
— Я что-то не то сказал, — произнес он, протягивая ей руку.
Она взялась за нее, чтобы не вызвать у него недоумения.
— Нет, ничего. — От его прикосновения она начала оттаивать. — Просто… ну… ты был очень плох. Ты почти покинул нас.
— Да? Я знаю, что прошло больше двух недель с тех пор, как я видел тебя последний раз. Хотя я не могу представить себе это, клянусь тебе. Но… факты не лгут. Что между нами случилось, Лив?
