Она на миг перестала дышать. Она испугалась, что выложит правду. «Ты выбросил меня как ненужную вещь. Ты поверил лжецу и проклял свое собственное дитя, а потом начал новую жизнь с какой-то Мими».
— О, я думаю, мы были слишком молоды и безрассудны, когда обвенчались. Мы не дали себе времени достаточно хорошо узнать друг друга, чтобы преодолеть трудности. А потом…
— Я поступил на военную службу.
Она заморгала. Сглотнула.
— Да.
— А что Джервейс? Он тоже поступил на военную службу? Она засмеялась:
— Ты в своем уме? Ты можешь себе представить Джервейса, бредущего по грязной дороге?
Он снова заулыбался.
— Ты права. Надеюсь, я не слишком задолжал ему после того, как ты немножко увлеклась игрой в карты. Или ты в конце концов позволила мне покрыть твой проигрыш?
Эти слова были как удар. Он все еще не верил ей.
— Если ты хочешь, чтобы я осталась, — сказала она, отнимая у него свою руку, — ты никогда не заговоришь больше об игре в карты.
— О, я знаю, ты выбросила это из головы, Лив, — сказал он, снова потянувшись к ней. — Это легко можно понять. Раньше ты никогда не была такой резкой.
Избежав его прикосновения, она шагнула назад.
— Я говорю то, что хочу сказать. Я повторю это еще раз, и никогда больше. Я. Никогда. Не играла. В карты. Если ты не можешь поверить мне, нам не о чем больше говорить, и я оставлю тебя в надежных руках сержанта Харпера.
— Но Джервейс…
— Лгал.
— Не говори ерунды, Ливви. Зачем Джервейсу лгать?
Она снова боролась сама с собой. Одно слово правды — и остальное польется рекой. Заговорив, она почувствовала гордость оттого, что ее голос звучал спокойно.
— Это и есть, Джек, одна из трудностей, о которых я говорила. Тебе было проще поверить кому-то еще, но не мне. Твое недоверие начало разрушать наш брак.
— Как я могу верить тебе, когда я не помню, что случилось? — почему-то рассердился он.
— Ты ведь помнишь, я поклялась, что не играла в карты. Ты знал, что я никогда не нарушила бы клятву. Но ты ни разу не засомневался в том, что кто-то другой говорил обо мне. — Слезы кипели в ее груди, но она не давала им пролиться. — Я не позволю, чтобы такое случилось снова.
Она увидела страдание в его глазах. Ей отчаянно хотелось, чтобы оно было настоящим.
— Дай мне шанс, Лив, — умолял он, снова пытаясь взять ее за руку. — Наверное, я не заслуживаю этого, но я хочу, чтобы ты знала. Давай снова попробуем узнать друг друга. Пожалуйста.
Она хотела держаться от него на безопасном расстоянии. Она хотела отойти подальше. Но каким-то образом оказалось, что она взяла его за руку. И села.
— Я попытаюсь.
Он откинулся на спинку кресла, словно последние несколько минут изнурили его.
— Я изо всех сил стараюсь вспомнить, — сказал он, и она вдруг ясно увидела, что он страдает. Его глаза потемнели от страдания. — Мне кажется, вот-вот — и я дотянусь, смогу вспомнить, стоит только закрыть глаза. Но я пытаюсь — а все ускользает, и это вызывает во мне ярость. Испуг. Меня словно сбивает с ног. Что-то плохое маячит как в тумане, я не могу рассмотреть. — Он взглянул на нее, и боль в его глазах пронзила ее. — Что так пугает меня, Лив? Что я сделал?
Ей вдруг захотелось солгать ему. Ей захотелось прижать его к себе, обещать, что все будет хорошо, а она знала, что не будет. Повинуясь прежним привычкам, она наклонилась к нему и нежно откинула непослушную прядь волос.
— Мы узнаем, — сказала она ему. — Я обещаю. Что-нибудь ты сумел рассмотреть в тумане?
— Ну, — начал он, закрывая пальцами шрам, — я понимаю, что это звучит странно, но, — он пожал плечами, — львов.
Оливия недоуменно уставилась на него. Он хмурился, словно ожидал, что она засмеется.
— Львов?
— Да. Они смотрят не в ту сторону. Она моргнула.
— Кто? Львы?
Его улыбка вышла немного кривой.
— Странно, да? Но мне в голову неожиданно пришла эта мысль и больше не отпускала. Львы. И убеждение, что они смотрят не туда, куда надо, что бы это ни означало. — Его улыбка стала шире. — Не думаю, чтобы у леди Кейт был зверинец, обитателей которого я бы слышал во сне. С ней это никак не может быть связано.
Он снова замолчал. Потемнел лицом. Закрыл глаза, как будто воспоминания снова дразнили его.
— Я помню, что мне было холодно. Хотелось есть. Боже, как я хотел есть. Должно быть, это был последний переход.
— Ты похудел.
Он потрогал рубцы.
— Я не могу выносить этого. Я так хочу вспомнить, и каждый раз, когда я пытаюсь, у меня начинает ужасно болеть голова.
Она инстинктивно сжала его руку.
— Тогда не надо, остановись. Ты вспомнишь, когда твой мозг достаточно восстановится.
Он покачал головой, не отпуская ее руку, как если бы боялся остаться без поддержки.
— Посиди со мной, Лив. Пожалуйста.
И она села. Она пододвинула ближе кресло, в котором раньше сидел Трэшер, и увидела в глазах Джека Уиндема несвойственные ему раньше страх, беспокойство, потерянность. Уязвимость. Она поняла, что леди Кейт была права. Джек Уиндем, который вернулся к ней, не был тем Джеком, который ушел от нее.
Это испугало ее настолько, что она чуть было не отпрянула от него. Она не хотела снова любить его. Она не хотела стать заложницей его наваждений, страхов и грехов. У нее хватало своих горестей и забот.
Но как она может отвернуться при виде такой боли?
Не отпуская его руки, она опустилась на колени рядом с его креслом.
— Расскажи мне, Джек. Расскажи, о чем ты думаешь. Улыбка у него вышла напряженной.
— Я все еще думаю о поцелуе, — пошутил он, но голос был больным и усталым. — Я знаю, что не заслужил его. Но пожалуйста, Лив. У меня такое чувство, что без него я погибну.
Она видела, что он искренен. Она чувствовала, как он вцепился в ее руку, как если бы он боялся отпустить ее. В этот миг она поняла, в какой опасности находилась. Она не могла сказать ему «нет».
Привстав, она перегнулась через ручку кресла и дотронулась до его изуродованной щеки. Она на миг закрыла глаза, вдохнула запах Джека и почувствовала, как натянулась нить, которая неразрывно связывала ее с Джеком. Вздохнув, она провела пальцами по грубой щетине его бородки. — Ты прав, — шепнула она. — Тебе нужно помыться. А потом она поцеловала его.
Куда делся ее гнев? Ее охватило чувство, которое можно было бы назвать подзабытой радостью, оно кружило ей голову, как запах розового масла, извлеченного из давно увядших роз. Она могла сейчас думать о том, как ей не хватало его. Как ей не хватало покоя в его объятиях, наслаждения его прикосновениями.
Она все понимала. Разве она не понимала? Но, забыв обо всем, кроме его губ и восхитительного ощущения прикосновений его шершавых пальцев к своей коже, она осознала то, что ей следовало бы знать, — это было неизбежно. В его глазах были доброта и благодарность, как если бы жар и голод были здесь ни при чем. Как если бы на этот раз они встретились как ущербные человеческие существа, необходимые друг другу для утешения. Для поддержки. Она снова закрыла глаза, отыскала его губы и забыла обо всем на свете.
