Все было как раньше. Нет. Лучше. Она ощущала его острее, голод терзал ее. Это она позволила своим рукам блуждать по нему. Она положила их ему на грудь, дразня себя мягкими завитками его волос, выбивающихся из открытого ворота рубашки; вспомнила, как сужалась полоска волос книзу, разделяя живот на две части. Она вспомнила его гладкие и сильные мышцы и твердые контуры рук. Когда он обхватил ее и притянул к себе на колени, она совсем растаяла.
— Твоя нога, — запротестовала она, отрываясь от его губ.
Он запустил руку в ее волосы, вынул и отбросил заколки, снова притянул ее к себе и вздохнул. Она ощущала его теплое дыхание где-то у своих губ и приоткрыла их для него.
Он уткнулся носом в ее шею, в маленькую ямочку у ее основания, прикосновение к которой всегда посылало волну возбуждения по ее телу. Это произошло сейчас, волна дошла до низа живота, где жар умер пять лет назад. Женщина в ней ждала своего воскрешения.
Она почувствовала его член у своего бедра, удивительно твердый, и потерлась о него; ее тело жаждало его как воздуха.
Его ладонь скользнула вниз по ее руке, по ноге. Это было как молния, и она изогнулась, чтобы прижаться сильнее. Ей хотелось выть и рыдать, оплакивать потерянную прелесть их соединения, утраченные пылкие соития и те часы, когда они предавались более утонченным духовным наслаждениям. В ранние утренние часы они встречались друзьями, поздние ночи были полны удивительными сюрпризами.
Ей не хватало его. Боже, как ей не хватало его все эти годы! И ей нельзя позволить себе приблизиться к нему сейчас, потому что ей будет еще горше, когда он снова уйдет. Но ее тело ждало его рук, чтобы пробудиться. Его губ, чтобы благословить пробуждение. Его тела, чтобы слиться с ним.
Она расслабилась от его прикосновений, кожа ее запылала. Ее руки блуждали по нему, по его рукам и бедрам, твердым бедрам. Она ничего не слышала, кроме гулких ударов сердца, ничего не чувствовала, кроме его мягких губ. На бесконечные минуты она отдалась водовороту ощущений, отчаяние осталось где-то далеко позади…
Это Джек в конце концов оторвался от ее губ. Она недоумевала: его руки лежали на ее плечах, она ощущала его дыхание возле своего горла. Его глаза были закрыты. Он оттолкнул ее, словно она была заразной.
— Это была неподходящая фантазия, — пробормотал он, мотнув головой.
Оливия сжалась от стыда. Ее сердце стучало в ребра. Было ведь так хорошо. Она возвращалась к тому, что потеряла, и ее глубоко ранило то, что она не дотянулась до потерянного.
Взглянув на лицо Джека, она увидела, что он испытывал те же чувства и тоже был в смятении.
Дрожащими руками она оправила юбки.
— Трэшер принесет тебе поесть, — сказала она, не в силах смотреть на него. — Я уверена, что будет лучше, если я не вернусь.
И она вышла из комнаты.
Глава 12
Что он натворил? Одному Богу известно. У него не было права так вести себя с Ливви. Не сейчас. Не раньше, чем он узнает, что затерялось в глубинах его памяти.
Сидя с закрытыми глазами, он слышал, как звякнул принесенный Трэшером поднос с едой, есть уже не хотелось. Он все еще ощущал запах Оливии, слабый аромат яблок и свежести, как если бы она летним днем босиком ходила по саду.
Ему не следовало настаивать на поцелуе. Не следовало принуждать ее, ведь он видел ее замешательство. Он, оказавшись в клетке этой комнаты, каким-то образом чувствовал — между ними произошло что-то страшное. Чего она не в силах забыть.
Ему нужно узнать, в чем дело. Он просто не мог жить дальше, замечая боль в ее глазах. Ему нужно понять, кем была для него Мими и как он мог подумать, что она способна заменить ему Ливви.
— Ваша светлость? — неуверенно произнес Трэшер.
Джек открыл глаза и увидел перед собой тарелку с ростбифом и грибами и большую кружку с пенящимся темным пивом. Ему следовало бы прийти в восторг. Он кивнул и взял вилку. Ему нужны силы.
— Трэшер, — спросил он, проглотив кусочек ростбифа, — какой сейчас год?
Трэшер подошел к туалетному столику и взял в руки вазу.
— Не могу сказать. Леди Кейт велела молчать.
Джек чуть не улыбнулся — в голосе мальчишки звучала абсолютная преданность. Хотел бы он заслужить такую преданность. Ему нужно найти кого-то, кто без колебаний помог бы ему узнать то, что он забыл. И что означали те чертовы красные обшлага.
Одна мысль об этом вызывала чувство вины. Стыд. Ярость. Страх. Чувства эти казались знакомыми, как старые друзья, словно он испытывал их не в первый раз.
Это сводило с ума. Он не помнил, что делал до того, как очнулся, но его эмоции должны были на чем- то основываться. Он ощущал их реальными. И недоумевал, почему ему так важно поскорее вернуть память. Воспоминания, сопровождаемые такими чувствами, не могут оказаться хорошими.
Может быть, он представлял для нее угрозу, а она не знала этого. Он мог сделать что-то ужасное, и тогда оставалось только порвать все связи с ней для се же блага.
— Трэшер, — сказал он, протягивая ломоть хлеба тощему мальчишке, — я вроде бы слышал, что ты замечательно умеешь находить всякие вещи.
— То правда, — ответил мальчик, который ни секунды не оставался в покое, словно у него было слишком много энергии для такого помещения. — Я отыщу что угодно.
— Даже здесь, в Брюсселе? Они здесь и по-английски не говорят.
— Ну и что. Это ничего не значит. Особенно со всей этой армией здесь.
Джек кивнул, рассеянно жуя мясо и запивая его горьким пивом.
— Ты бы хотел заработать несколько монет? Мальчишка остановился у кровати и наклонился, проверяя что-то под подушкой.
— Еще бы.
Джек удовлетворенно кивнул, стараясь сообразить, какое именно поручение он мог бы дать мальчишке. Это было непросто. Ему были ненавистны слабость, неуверенность и ужасные подозрения, зародившиеся в его мозгу.
— Что это? — спросил Трэшер. — Припрятано здесь?
Он вынул что-то из-под подушки Джека. Джек оглянулся и увидел, что мальчишка держит в руках какую-то серебряную вещь. Фляжку.
— Не имею представления. Положи ее обратно.
Трэшер пожал плечами и повиновался.
— Можешь ли узнать кое-что для меня? — спросил Джек. Мальчишка, протянувший было руку за кусочком ростбифа, обиделся.
— Если бы не мог, не говорил бы.
— Поможешь мне узнать, как я попал в Бельгию?
Мальчик посмотрел на него и нахмурился:
— Может быть.
— И никому не скажешь? — спросил Джек, глядя в умудренные карие глаза. — Я не хочу, чтобы леди Кейт беспокоилась.
Мальчик, казалось, размышлял над предложением Джека.
— Я не буду врать.
Этого Джек не мог требовать от него.
— Я просто не хочу, чтобы пострадали женщины. Может быть, случилось что-то плохое.
Его слова, кажется, возымели действие.
