голому торсу.
— Я знаю, что в этом нельзя признаваться, — сказала она с улыбкой искусительницы, — но это возбуждает меня.
Он снова поцеловал ее. Он завладел ее языком, зубами, горячим чудесным ртом.
— Ты никогда не признаешься в этом другому мужчине, пока жива.
Она помнила, что снова засмеялась.
— Зачем бы мне это могло понадобиться?
Она изо всех сил старалась стать другой, независимой от Джека — от своей нужды в нем. Из пепла и руин она создала жизнь, которой гордилась. Какие бы невзгоды ни стояли на ее пути, каким бы искушением ни представлялось поддаться отчаянию, она выстояла. Она осталась верна себе, повзрослела и сделалась сильной, достойной уважения женщиной. Если бы она снова не увидела Джека, то могла бы такой и остаться.
Но стоило Джеку прикоснуться к ней, как ей пришлось лихорадочно бороться, чтобы не оказаться беззащитной перед ним. Один раз она уже доверилась ему. Она поверила, что он будет обращаться с ее сердцем так же бережно, как она обращалась с его. Но она не знала, какая хрупкая вещь доверие. Сейчас в ее глазах это был самый драгоценный дар.
Она доверяла Джорджи. Она доверяла леди Кейт, и Грейс, и леди Би. Но Джеку? Джека она любила. Как ни противилась, с этим она ничего не могла поделать. Какие бы чувства она ни питала к нему, она не переставала любить его.
Но доверять? Она больше не доверяла ему. И, к своему ужасу, она понимала, что любовь без доверия пустой сосуд. И страсть без доверия тщетна.
Но, о Боже, хотела бы она убедить в этом свое сердце.
Она глубоко погрузилась в свои мысли и не заметила, что уже не одна. Ей следовало бы ожидать его появления.
Но она в первый раз оказалась достаточно далеко от леди Кейт, чтобы стать уязвимой. А его первейшим талантом было отыскивать уязвимых.
Он опустился на скамейку рядом с ней.
— Привет, Ливви.
Должно, быть, она все еще витала в мыслях где-то далеко. Она потеряла контроль над своими воспоминаниями. Как бы там ни было, появление Джервейса вызвало у нее только раздражение.
Она обнаружила, что может смотреть на него не бледнея. На самом деле впервые в жизни она увидела его таким, каким он был. Избалованный маленький мальчик в теле мужчины, который просто не понимал, что он не может всегда получать то, что хочет.
— Привет, Джервейс.
Его золотистые волосы блестели в неровном свете, в глазах светился юмор. Он был неотразимым.
— Как вы позволили себе, Лив, удалиться от своего укрытия? Разве вы не боитесь, что я схвачу вас и скроюсь с вами?
На этот раз у Оливии хватило терпения.
— Бог с вами, нет. Слишком много свидетелей. Было бы трудно изобразить невиновность, если бы вы совершили преступление на глазах у пятнадцати солдат, трех нянь и священника.
Он весело рассмеялся:
— Совсем не преступление, разве что преступление сердца.
— Банально, Джервейс. Я разочарована.
— Ах, Ливви, — сказал он, проводя пальцем по ее щеке. — И вы еще удивляетесь, почему я не смог забыть вас.
— Вы никогда не забывали меня, — произнесла она, чувствуя холодный ужас от его вкрадчивого прикосновения, — потому что я единственная сказала вам «нет».
— Неправда. — Он заговорщически улыбнулся. — И мы оба знаем это. Мы провели вместе чудесное время, Лив.
— Ваше понимание чудесного отличается от моего.
Он какое-то время рассматривал ее, как бы пытаясь лучше понять.
— Вам лучше быть служанкой.
В ответ она тоже оценивающе посмотрела на него и увидела, что у него совершенно гладкое, без единой морщинки, безоблачное лицо. Джервейс мало думал и никогда не тревожился. Ему никогда не приходило в голову, что следовало бы.
— Да, Джервейс, уж лучше я буду служанкой.
Он холодно улыбнулся:
— А что случится, когда станет известно, что никакого мистера Грейса не существует?
Из ее груди вырвался удивленный смешок.
— Ради Бога. Вы думаете, я погибну из-за того, что взяла имя своей золовки?
— И Джорджи позволила? Сомневаюсь.
Она пожала плечами, словно это не имело значения.
— Они с Джеймсом помогли мне, когда я нуждалась в этом.
— Почему же вы не остались с ними?
— Я прекрасно справляюсь сама.
— Не так прекрасно, как это могло бы быть со мной.
Она устало покачала головой.
— Снова замечу, что ваши представления отличаются от моих. Мне очень хорошо там, где я есть.
И тут она увидела это. Короткую вспышку, не более, поскольку он никогда не выдал бы себя на публике. Нетерпеливый мальчик был в ярости.
— Пожалуйста, Ливви, — мягким как шелк голосом, молил он, — не заставляйте меня снова делать вам больно. Вы представить себе не можете, как это расстраивает меня.
Оливия прекрасно знала, каким опасным он был. Но вдруг он показался ей мелким и ничтожным со всеми его угрозами. Она встала.
— Вы больше не принесете вреда ни одному человеку, который мне дорог, — сказала она, наклоняясь к нему. — Никому, или я убью вас.
Он залился смехом — пока не всмотрелся в ее глаза.
— Не говорите ерунды.
Она выпрямилась и занялась своими перчатками.
— Не сомневайтесь, Джервейс. С меня уже хватит. — И не дожидаясь, что он скажет на это, пошла прочь. Она направилась в сторону улицы, но вспомнила, что Джервейс разыскивает Джека. Он даже мог знать, что Джек в городе. Она остановилась, ее решительность была поколеблена. Она была хорошо защищена, но Джек?
И почему Джервейс не упомянул о нем? Он должен знать, что возвращение Джека чревато неприятностями.
Она чуть было не повернула назад. Ей хотелось посмотреть, что будет делать Джервейс. Но он наверняка ожидал этого. Поэтому она постаралась успокоиться, сделала глубокий вдох, перешла улицу и пошла домой.
В холле она встретила Грейс.
— Мне нужно поговорить со всеми.
— Позже, — сказала Грейс, беря ее за руки. — У леди Кейт гости, а вас ищет миссис Харпер.
Оливия сняла шляпку.
— Хорошо.
Она последовала за Грейс на кухню — там миссис Харпер только что вручила тарелку с пшеничными лепешками одному из еще остававшихся в доме пациентов, молодому гусару, который потерял ногу. Он сидел на поцарапанном дубовом столе рядом с незнакомым ей драгуном.
— Полегче с лепешками, Питер, — улыбаясь, посоветовала Оливия, — или вы окажетесь слишком
