11
Канюк
— Чего мужику надо от бабы? — ни с того ни с сего спросила моя бабушка.
Мы ждали, пока нас обслужат в «Короне и якоре», одном из нескольких заведений, где она в порядке строго установленной очереди покупала ежедневную бутылку своего любимого сладкого хереса.
Не дожидаясь ответа, бабушка громко сказала:
— Потрахаться. — И, явно удовлетворенная моим подростковым замешательством, продолжила допрос: — А бабе от мужика?
Я смущенно помотал головой.
— Потанцевать.
С годами, становясь старше и все больше обретая вкус к сладкому хересу, я оценил мудрость этих слов. Думаю, что и Роз Мбиква с ними бы согласилась. Она обожала танцевать.
Вспомните: весна 1959-го. Целый год до того, как мистер Чабби Чеккер представит миру твист. И целых два — до того, как «Еl Watusi» Рэя Барретто войдет в двадцатку хитов и планету захлестнет очередное танцевальное помешательство. От Бербенка до Бронкса, от Испании до Шотландии рок-н-ролл остается королем танцпола, и в гостиной эдинбургского пресвитерианского женского колледжа четырнадцатилетняя Роз Макдональд отмачивает такое, что мало кому снилось даже среди ее соучениц по эксклюзивной школе, издревле производящей сливки шотландского общества. Раз, два, три, поворот! Элвис чувственно изгибает губы на экране черно-белого телевизора в углу комнаты. Девочки млеют. Быстрей, быстрей, давай, папу-ля-а-а! Когда Роз Макдональд окончила школу и поступила в колледж, ритм сменился на четыре четверти, а манера касаться партнера временно отошла в прошлое, но забыть восторг и полет тех, первых танцев было невозможно. И в тот субботний вечер после нового знакомства, в отеле «Хилтон» города Найроби, Роз узнала, что и Гарри Хан тоже их не забыл.
Позже, выходя из отеля, она спросила:
— Увидимся во вторник на экскурсии?
— Знаете, миссис Мбиква, — раздумчиво ответил Гарри, — пожалуй, что да.
Ровно в восемь вечера следующей среды — то есть назавтра после птичьей экскурсии,
— Итак, Малик, — Тигр, не открывая блокнота, положил его перед собой на стол, — задача выполнена?
Мистер Малик кивнул.
— Результаты эксперимента в блокноте?
— Да.
— И тебе удалось во всем следовать процедуре, описанной в договоре, составленном и подписанном вчера вечером в подтверждение пари между присутствующими здесь членами «Асади-клуба»?
— Да.
— Джентльмены. — Тигр встал; в зале воцарилась тишина. — Джентльмены, вы слышали, что сказал наш благородный друг Малик. Теперь, прежде чем открыть блокнот и объявить имя победителя, я обязан спросить, не желает ли кто-нибудь из вас, — он повернулся к участникам пари, — высказать возражения касательно договора, процедуры проведения исследования или чего-то иного?
Мистер Гопес, а за ним и мистер Патель отрицательно помотали головами. Тигр медленно обвел глазами молчаливую аудиторию.
— Не желает ли кто-либо из представителей «Асади-клуба» высказаться в отношении обсуждаемого вопроса — а именно пари между данными джентльменами, мистером Гопесом и мистером Пателем?
Проигнорировав глухое и невнятное «Давай уже наконец», донесшееся из угла (Сенджей Башу, кто еще), Тигр извлек из кармана рубашки и нацепил на нос узенькие очочки.
— Джентльмены, передо мной цифры.
На мгновение стало еще тише — блоха не чихнет, — а затем помещение взорвалось какофонией звуков: стонов, воплей, радостных выкриков. А. Б. Гопес встал, потянулся через стол, и мистер Патель, чуть заметно хмурясь, крепко пожал ему руку. Тигр громко, перекрывая возбужденный гвалт, крикнул бармену:
— Четыре «Таскера»! И четыре «Джонни Уокера» — больших.
Кто-то требовал пересчета — нет, не мистер Патель, принявший поражение достойно своего клуба, а кто-то из молодежи. Блокнот мистера Малика, который долго передавали из рук в руки, вернулся к Тигру, и тот со своей адвокатской въедливостью быстро заметил, что десять последних пометок сделаны ручкой немного не того цвета. Он закрыл дело со строгим предупреждением и угрозой наложения взыскания за неуважение к суду.
Мистер Малик начал было объяснять Пателю и А. Б., как он при подсчете прибегнул к помощи мальчика-работника, но в этот момент в бар вошел Гарри Хан.
12
Баклан
Появись здесь сам великий бог Ганеша — со слоновьей головой, четырьмя руками, сломанным бивнем и увенчанный бриллиантами, — мистер Малик вряд ли удивился бы больше. Однако перед ним был Гарри Хан, улыбающийся и весь в белом. Густые седые волосы. Ослепительно белая рубашка и ослепительно белые зубы. Белые брюки, белый пиджак и (вот бесстыдник!) белые лакированные туфли. А рядом — невероятно красивая девушка в невероятно коротком красном платье.
В 1903 году, в момент основания, «Асади-клуб» был просто клубом для индийцев. Любой уроженец субконтинента независимо от расы и религии мог подать заявку на вступление — так гласил устав. В реальности это означало, что женщин в клубе не было: слыханное ли дело, чтобы женщина вступала в клуб? Только после скандала 1936 года, впоследствии получившего название «дело Ранамурки», устав изменили, недвусмысленно исключив возможность приема женщин. Так продолжалось вплоть до середины семидесятых, когда очередной всплеск феминизма (достигший азиатской общины Найроби с некоторым опозданием и в разжиженном виде, но при том вполне ощутимый) совпал с уменьшением численного состава клуба. После многих дебатов и вопреки угрозам Джумбо Викрамасинге застрелить первую же бабу, которая переступит порог, а потом самому застрелиться, женщины получили право вступать в «Асади-клуб». Но поскольку не было сделано ничего для их привлечения — многим ли дамам интересно весь вечер резаться на бильярде и пить пиво там, где даже нет женского туалета? — кровопролития удалось избежать. Прошло тридцать лет, но в клубе по-прежнему редко можно встретить особ женского пола, только супруг и
