В толпе, ожидающей троллейбуса, Ивлев попытался пробраться в гущу, поближе к краю тротуара. Когда подошел троллейбус, Вячеслав двинулся напролом к задней двери, но протиснулся мимо нее и сзади троллейбуса перебежал на другую сторону улицы. Он остановил первую попавшуюся машину, едущую в противоположном направлении. Это был пикап с надписью «Торты, пирожные».
– Тут недалеко, три квартала. Плачу трешку. Довези!
Оглянувшись, он увидел, что следопытов у него на хвосте двое, и они бодро перебегают дорогу следом за ним. За поворотом он попросил остановиться, бросил на сиденье три рубля и нырнул во двор школы. Он обогнул здание. Позади школы в заборе была выломана дыра, он знал ее. Через дыру Слава вышел на соседнюю улицу, и здесь ему повезло: он сразу остановил такси. Хвост отпал. Ивлев вылез в центре, возле ГУМа, где всегда было людно, и позвонил Раппопорту.
– Вы когда, Рап, собираетесь в редакцию?
– Нужны ключи, Славочка?
– Нет, хотел бы встретиться.
– Что-нибудь уже случилось?
– Так… Кое-что…
– Я готов, старина! Только позвольте мне добриться и выпить чашечку чаю.
– Конечно, Яков Маркыч. Жду вас у входа в метро «Измайловский парк».
– Разве вам это удобно?
– Все равно делать нечего, подъеду.
Ждать Ивлеву не пришлось. Яков Маркович в шляпе и чересчур широком плаще, шаркая по асфальту, медленно пересекал улицу.
– Неужели есть на свете катаклизмы, которые могут заставить человека добровольно недоспать?
Раппопорт протянул коряжистую волосатую руку. Стараясь избегать эмоций, Ивлев перечислил факты. Яков Маркович не перебивал, только посапывал, глядя в сторону. Лишь в одном месте поднял брови и переспросил:
– Инна? Если б я услышал это не от вас, Ивлев, не поверил бы. Видно, я недостаточно отсидел…
– Что делать, Рап?
– Видите? И теперь вы у меня спрашиваете что делать! Я что, Чернышевский? А вы спрашивали, когда начинали? И тем не менее я предупреждал! Да вы поступили хуже Светлозерской!
– Я?!
– Конечно! О таких, как Инна, наш друг Закаморный сказал бы словами Евангелия от Марка: «Отче! Прости им, ибо не ведают, что творят». А вы-то ведали! Или вы учили французский, чтобы переводить положительных французских коммунистов?
– Кюстин очень боялся попасть в лапы Третьего отделения, Яков Маркыч. Но кто мог подумать, что его заберут через сто тридцать лет!
– Не его, а вас, мальчик! И что вы докажете своим героизмом? Что с Николаевских времен ничего не изменилось? Ах, вы скажете, стало хуже? Да, России не повезло: она легла под монголов, а надо было – под французов или, еще лучше, под англичан. Потом бы они ушли, но обрюхатили бы ее демократией, а не свинством! А без вашего Кюстина, думаете, мы этого не знали? Чего вы теперь хотите?
– Хотел только предупредить: за мной следят.
– Спасибо! Но я всегда живу так, будто за мной хвост. А теперь особенно.
– Почему?
– Год такой! Девятый вал катится. Вот-вот обрушится. Меня волна сбивала не раз, но раньше я вставал. Теперь мне не подняться… Наверху колебались до августа 68-го. Боялись. Но вот задушили чехов, и сошло! Они поняли, что раз уж в чужой Чехословакии люди терпят все, в своей стране сам Ленин им велел! Вот и первые жертвоприношения. Вы – талантливый человек, Славочка. Талантливым нету места в нашей системе. А может, и в Солнечной системе, почем я знаю! Поехали-ка на работу, а то Кашин по утрам у входа теперь записывает опоздавших.
Они спустились в метро и там, в давке, пока ехали, говорили о вещах сторонних.
– Как ваши дела с Надей?
Слава пожал плечами.
– Конечно, это не мое дело, и вы можете сказать, что я старомодный человек, но лучше бы вы не морочили ей голову.
– Абстрактно я сам это понимаю. Но когда слышу ее голос, руки сами тянутся расстегнуть штаны.
– Бросьте, Славочка, корчить из себя сексуального маньяка. Советую, как отец.
– Как отец, вы опоздали, Рап: все кончено.
– Ну и правильно! Обманывать жену можно с менее чистыми девушками.
Поднявшись на эскалаторе, они расстались, чтобы их не видели вместе. Ивлев остановился у киоска купить сигарет и пришел в редакцию минутой позже.
Яков Маркович бухнулся на стул, не снимая плаща и шляпы, и, отперов замок, выдвинул средний ящик стола. Поверх всех других бумаг в ящике лежала тонкая папка с надписью «Личное». Это была маленькая хитрость. В папке было несколько ничего не значащих вырезок из «Трудовой правды». Но между вырезками лежали волоски, выдернутые Яковом Марковичем из личной волосатой груди. Раппопорт открыл папку,
