– Рад бы в рай, да морда не пускает. Видел, какой я в форме? На переодетую гориллу похож. Думаешь, мне приятно быть хулиганом? Я бы с удовольствием в милицейской форме покрасовался.
– Пусть тогда Циавили.
– Ты прирожденный милиционер. Хоть на Доску почета вешай.
– Правда, Петя, тебе очень идет эта форма. Такой благородный вид… – поддержала Рита.
– Фуражка слишком большая… Болтается…
– Подложи газету.
– Не буду я милиционером! – Петр Музей зашвырнул в кусты фуражку. – И вообще не нравится мне это дело. Можем так погореть!
– Боишься – уходи. Я никого здесь не держу, – заявил Сашка Скиф.
– Я думал, что-нибудь простое, а тут целый водевиль. Если разоблачат, пятнадцатью сутками не отделаешься.
Скиф одернул на себе фуфайку, полюбовался рваными рукавами.
– В этом-то все и дело. Дело сугубо добровольное. Не нравится – уезжай.
– Да, не нравится… Лучше просто прийти и попросить…
– Может, еще кому не нравится?
– Шкода – блеск, – закричала Рита. – Я им такую Марго-самогонщицу сыграю – Шекспира не захотят.
– Волосы жалко, – сказал Циавили, поглаживая остриженную под «ноль» голову. – Полгода отращивать надо.
Скиф заставил донжуана вываляться в пыли, и теперь, остриженный и грязный, бывший пижон имел бледный вид.
– Волосы им жалко! – Скиф вскочил и стал расхаживать по посадке. – В фуфайках драных стыдно. В форме милицейской боязно. Так брали бы чемоданчики, гитары – и за романтикой на Колыму. А? Воротите носики? Вам хочется, чтобы открепление прямо в постельку принесли? Хочется? Ах, вот оно что! Тогда конечно. Тогда идите ложитесь в постельки и ждите.
Упоминание про Колыму сразу изменило настроение. Петр полез искать фуражку.
– Я вообще говорю… Я про то, что милиционером надо быть тебе. У меня не получится… Вдруг он потребует документы? Что я ему скажу? Ты-то выкрутишься…
– А ты веди себя так, чтобы он не потребовал. Если будешь вести себя естественно, нормальному человеку никогда не взбредет в голову требовать у милиционера документы. Мотя, ты смог бы потребовать у милиционера документы?
– Нет, – чемпион даже замотал голой, похожей на несозревшую тыкву, головой. – Я их боюсь.
– Я не знаю уголовного кодекса…
– А кто его знает? Думаешь, они? Кодекс знает прокурор. Я же не говорю тебе – оденься прокурором. Ну ладно, теперь уже поздно болтать. Все острижены, кроме тебя и Марго. Пошли, ребята, солнце уже почти село. Командуй, старшина.
Петр Музей направил сползавшую фуражку и крикнул фальцетом:
– Вставай! Пошли!
Скиф поморщился:
– Не так… Разлеглись, вашу бабушку-распрабабушку! В шеренгу становись! – рявкул племянник гипнотизера.
Скифы выстроились в затылок друг другу и пошли.
Впереди Мотиков, в рваной фуфайке, маленькой кепочке, похожий на громилу в душещипательном фильме из жизни гангстеров, за ним приблатненный Сашка Скиф, Рита в вызывающей позе известного сорта девицы. Замыкал шеренгу тощий, грязный Циавили. Сбоку бежал Петр, придерживая милицейскую фуражку.
– Мы идем по Уругваю! – затянул Скиф.
– Ночь – хоть выколи глаза! – подхватила Рита.
Работающие на поле женщины долго смотрели вслед необычной колонне.
– О, господи! – судачили они. – Гляди, милиционер. Кавой-т к нам повели? Впереди-то, впереди… Ну и рожа…
Председатель колхоза «Первая пятилетка» Петр Николаевич Якушкин сидел за своим столом и мрачно курил сигарету. Вокруг сидели тоже мрачные бригадиры с такими же сигаретами во рту. Давно уже не было в колхозе столько неприятностей сразу. Шофер Сенькин, в трезвом состоянии тихий и даже застенчивый парень, выпив, становился хвастлив и задирист. Возвращаясь из райцентра с базара в нетрезвом состоянии, Сенькин устроил гонки с грузинской «Волгой», налетел на столб и перевернулся. В кузове находилось восемь женщин. К счастью, все остались живы, но троих пришлось отправить в больницу. Остальные с перепугу оказались нетрудоспособными. В результате МТФ и птичник очутились без людей. Молоковоз, пришедший вечером за молоком, ушел в райцентр пустым. Завтра наверняка жди неприятного звонка.
Петр Николаевич с обеда заседал в правлении со своими бригадирами и ничего не мог придумать. В колхозе и так было мало людей, еле сводили концы с концами, а тут сразу вышло из строя восемь человек.
