– Ага, весь светится.
– Если не возражаете, я возьму его с собой.
– Пожалуйста, пожалуйста!
– Как бы я сделал? Я бы, наоборот, забрался в самую глухомань, где они инженера-то и в глаза не видели. Чтобы они на цыпочках передо мной. Чтобы с перепугу за ревизора приняли. Только пыжиковая шапка нужна и портфель… Прошелся бы по усадьбе, пересчитал сеялки – и с места в карьер: «Ты почему, такой-сякой, разэдакий, их не смазал и на колодки не поставил? Почему их пятнадцать, а было с осени двадцать три? Куда дел? Пропил? Под суд пойдешь!». И таким макаром про плуги, про тракторы. На председателе лица нет, а ему тут акты всякие на подпись, среди них и открепление. Буквы у него в глазах прыгают, рука дрожит. Чирк, чирк, шлеп, шлеп – и готово! Еще и самогончиком на дорожку угостит… Есть и другие способы. Например, припадочным прикинуться. Вы любите припадочных?
– Боже упаси!
– Их никто не любит. В этом-то все и дело.
– Ох, Сашенька! – запричитала мать Петра. – Моему бы такой характер! А то сапун-сапуном. Упустит такое место! Помогли бы вы нам, Сашенька. Христом-богом прошу! Поезжайте с ним! Я и дорогу оплачу и шапку… эту самую… куплю.
– И портфель нужен, – напомнил Мотиков.
– Портфель, господи! Я последнее отдам, лишь бы сына по-человечески устроить! А когда Петя в институте обживется, он вас к себе возьмет.
– Нам это не нужно, – захмелевший Сашка Скиф небрежно раскачивался на стуле. – Мы люди простые. Мы хоть где работать можем, не пропадем. Разве правда с Петром съездить, а, Мотя? Как ты считаешь?
– Ага! И я с вами! Мне тоже открепление нужно. Я в цирке хочу работать!
– Можно прокатиться для интересу. А то в самом деле пропадет великий ученый. Давай подъемные и командировочные, Марья Николаевна.
– Господи! – засуетилась мать Петра Музея. Кастрюля с картошкой выпала из ее рук. – Сыночек ты мой дорогой! Да как же мне отблагодарить тебя? Хочешь, мы телку тебе подарим? Хорошая телка, сентиментальная.
– Телку? – опешил Скиф. – Всю жизнь мечтал о телке.
Зато Мотиков не растерялся.
– Мы ее возьмем с собой, – сказал он. – Будем ехать и есть. На три дня хватит.
Выезд решили не откладывать. Сашка Скиф ходил с озабоченным видом. Он думал. Думал племянник гипнотизера два дня и две ночи, а на третьи сутки сказал:
– Нужна подержанная милицейская форма, кобура, две рваные фуфайки, две блатные кепочки с пуговками, остальное – по вдохновению.
– Кобура с пистолетом аль без пистолета? – деловито осведомилась Марья Николаевна. – А то у меня милиционер знакомый есть. Я и ружье могу достать.
– Обойдемся и кобурой. Фуфайки бы только порваней.
– Господи! Аль у меня на новые денег нет? Может, вам по?льта купить?
Скиф нахмурился.
– Доставайте, Марья Николаевна, то, что я сказал.
– Ах, извини, сынок! Все сделаем в наилучшем виде, – испугалась мать Музея. – Хочешь как покрасивше…
Петр недоумевал, зачем Скифу потребовался этот маскарад, но расспрашивать не решился. Мотиков же верил своему шефу слепо.
Все приготовления проходили в тайне. Однако вечером, накануне отъезда, Скифа встретил Алик Циавили и стал подмигивать и грозить пальцем.
– Знаем… все знаем…
– Что ты знаешь? – Скиф уставился на курсового донжуана испепеляющим взглядом.
– Все… Ай да скифы, ай да жучки-светлячки…
– Ты что, совсем заболел? – Племянник гипнотизера хотел пройти мимо, но Циавили загородил ему дорогу.
– Слышь, будь другом… У меня сейчас такой серьезный роман заварился… а они направили на Колыму. Вся жизнь кувырком.
– А я тут при чем?
– Возьми с собой.
– Куда? В колхоз? Чего-чего, а колхозов кругом навалом. Выбирай любой.
– Знаем… все знаем…
– Ну и молодец. Знание – сила.
Но отвязаться от донжуана оказалось не так-то легко. Он приставал к скифам, скребся в дверь и лез в окно.
– Жучки вы, – ныл он. – Только для себя. А что товарища на Колыму ссылают накануне свадьбы, им наплевать. Возьмите с собой… В долгу не останусь… Я вас с такими девочками познакомлю…
