Однако должного эффекта не получилось. Профкомовец, конечно, очень удивился, но со стула не упал.
– Жаль, – сказал он. – Полдня просидел над этой штуковиной, а теперь ни рубля не заплатят.
В комнату невозможно было войти. Даже в коридоре толпились люди.
– Говори громче! Не слышно! – то и дело раздавались голоса.
Сашка сидел на кровати и рассказывал:
– Вхожу, я это, значит, в деканат и говорю: где тут можно выписку из приказа о моем исключении получить? Свирько писал что-то. Видать, дела сдавал. Как глянул он на меня, так и стал валиться со стула. Ну я его поддержал за локоток и из графина на голову водички полил. Очнулся, он, значит, глянул на меня и опять сомлел. Я опять полил. И так четыре раза. А потом бросился на меня и стал целовать, обнимать.
Последнюю фразу Скиф произнес неуверенным голосом. Видно, племянник гипнотизера уже сомневался, действительно ли было то, о чем он рассказывает. По комнате пронесся недоверчивый гул.
– Ты ври, да не завирайся, – крикнул кто-то.
– Провалиться мне на месте! Обнимает, значит, меня, а у самого слезы. «Здравствуй, – говорит, – Саша. Где ты так долго был?» «У дядюшки, – отвечаю, – в Душанбе». – «Что ж ты никого не предупредил? А у нас тут такое поднялось. Мне даже заявление пришлось подать». Так что вы должны теперь меня кормить и поить. Я вам декана, рожам, сменил.
Когда все разошлись, Петр Музей подошел к Скифу и пожал ему руку.
– Я тебе, Саша, это никогда не забуду… По сути дела, ты мне спас всю жизнь… Ты просто гений!
– Ну, допустим, не гений, – сказал племянник гипнотизера скромно. – Но ход был придуман, конечно, сильный. А теперь собирай чемодан и дуй в свою комнату. Ты опять отличник, а отличники вместе с такими, как я, не живут.
IV
Скиф валялся на кровати и решал важную проблему: как на пятьдесят восемь копеек прожить оставшиеся до стипендии два дня? Было несколько вариантов, но они все неизменно состояли из хамсы, хлеба и чая. Мотиков в этом вопросе был плохим советчиком.
– Пошли срубим по три порции гречневой каши, – предлагал он, – а там будь что будет.
– Если взять кило хамсы – пятьдесят копеек, – бормотал Скиф, уставясь в потолок, – полбуханки хлеба – семь копеек, то остается еще копейка НЗ… Если полкило хамсы… Тогда можно взять две буханки хлеба… и пять копеек НЗ…
– Попросим полить побольше подливой, – гнул свое Мотиков. – Получится почти суп. Знаешь, как вкусно. Когда я был на сборах в Минске…
– Суп… врезать бы тебе по толстой шее. Зачем ты вчера сожрал три шашлыка?
– Они шипели и луком пахли, – оправдывался чемпион – Съел и даже не наелся.
– «Шипели», «луком пахли!» – Скиф вскочил с кровати и заметался по комнате. – Надо думать головой, а не животом! Почему ты еще не сожрал эскалоп? А? Почему ты не сожрал эскалоп?
– Не говори про эскалоп, – попросил Мотиков.
– Пахнет чем-то, – вдруг остановился Скиф, принюхиваясь в сторону окна. – Какой-то гад жарит сало. Откуда оно взялось? Вчера сам прочистил все тумбочки. Это где-то наверху… Сейчас он у меня расколется. Готовь желудок, Мотя.
– Он у меня… всегда готов…
Скиф открыл дверь и столкнулся с Петром Музеем. От Петра Музея пахло жареным салом.
– Здорово, ребята, – сказал отличник весело. – Пошли ко мне. Мать приехала. Закусим чем колхоз послал.
– Вообще-то мы только что пообедали. Взял отбивную, а там одно сало. Пришлось заменить на эскалоп. – Скиф погладил впалый живот. – Но за компанию…
– Трепач… всегда трепач… – Мотиков, бормоча, уже натягивал брюки. – Шагу без трепа не может…
– Что ты сказал, Мотя?
– Я говорю, что надо уважить человека.
– Ты прав, Мотя. Ты прав, как всегда…
Через минуту все трое уже сидели за столом в комнате Музея. Стол был уставлен банками, баночками, свертками, сверточками, бутылками с маслом, медом, самогоном. На электрической плитке в углу корчилось и отчаянно шипело сало. Возле сковородки хлопотала полная, модно одетая мать Петра Музея.
– А грибочков не хотите? – говорила она. – Собственного изготовления. Маслята. Не смотрите, что они такие зеленые. Я туда смородинового листу положила. Лесом так и пахнут. Отведайте. Вы картошку какую любите? Жареную или цельную, вареную, обжаренную в сале?
– В сале… – прохрипел Мотиков.
– А холодца не желаете? Свеженький, только вчера сготовила.
– Желаем…
– Петр, что же ты сидишь? Налей ребятам пока по стаканчику. Первачок-то из меду.
Вскоре Скиф и Мотиков опустошали стол вокруг себя, вполуха слушая, что говорила мать Петра
