То станет спальня камерою пыток —/ Камерою пыток для души./ Стена – глаза и потолок – глаза./ Как сгусток первой радости и страха…/ Забыть нельзя и потерять нельзя./ Уж лучше самому бежать на плаху…/ Единство душ растает в свете утра,/ Но есть «сейчас», где струи бьют в упор —/ Таков порядок. Глупо это? Мудро?/ И, может, менее мучителен топор?..
– А кто сказал, что порядок, именно, таков?
– А?.. Не понял, – Виктор поднял взгляд, видимо, блуждавший среди каких-то своих воспоминаний и одному ему понятных образов, – ты о чем?
– Ты сказал, порядок таков, что единство растает утром.
– А-а… Ну, брат, нельзя все воспринимать так буквально.
– Почему? У тебя есть еще, кажется, такое: «И слиться нам в единстве не дано в условьях нами созданной системы». Помнишь?
– Помню. Я сейчас найду, – он зашуршал листами, но Виталий остановил его.
– Лучше просто объясни. Мне надо достичь этого слияния.
Виктор сунул в рот новую сигарету; немного подумал и снова налил (похоже, без соответствующей смазки его извилины ворочались плохо).
– Знаешь, – выпив, отвернулся к окну, – в мире все одновременно, и просто, и сложно – в зависимости оттого, что хочешь увидеть. Все это, – он похлопал по папке, – посвящено одной девушке – у нее шикарные русые волосы и восторженные голубые глазищи!.. Я называл ее Музой. Но тогда я хотел видеть сложный мир, состоящий из полутонов, балансирующий на грани возможностей и желаний. Он казался мне удивительно красивым и единственно достойным существования. Это все сделано для нее или, я бы даже сказал,
– Как? – перебил Виталий, совершенно не стремившийся усложнять мир более, чем он есть на самом деле.
– Как? – Виктор усмехнулся, – да трахнуть ее надо!.. Когда твой член находится в ее влагалище, когда твои сперматозоиды перемещаются к ее яйцеклеткам, вы и становитесь единым организмом, а все остальное, бред сивой кобылы, понял? Ты, похоже, старше меня, а до сих пор не уяснил таких элементарных вещей… или ты что, тоже поэт? В твоем возрасте это противоестественно.
– У меня такое впечатление, что стихов тебе уже не надо, – Виктор вылил остатки водки.
– Правильное впечатление, – Виталий кивнул.
– Ну, – Виктор развел руками, – тогда спасибо, что похмелил. Кстати, если встретишь Музу, передавай привет; скажи, что я помню ее, но она мне уже не интересна – время ушло.
– Где ж я ее встречу?
– Мало ли?.. Вообще-то древние греки считали, что их девять, этих Муз, так что ты можешь встретить какую-нибудь другую… – залпом выпив, он занюхал рукавом, – но все они одинаковые – придут, натворят бед, а потом сбегают к другому… потому что – шлюхи!.. Моя, по крайней мере… Ее надо было трахать, и больше ничего!.. Еще за водкой пойдешь?
– Нет, – Виталий направился к двери, оставив Виктора, сидящим на кухне, сосать очередную сигарету. Картина мироздания упростилась до неприличия – и сугробы, и тишина и серое небо, встретившие его на улице, оказывается, отражали подлинные краски существующей реальности.
Бесцельно носить в себе обретенное знание Виталий не умел – им надо пользоваться сразу, иначе оно теряет свежесть открытия. Конечно, стоило б позвонить Даше, но что ей сказать? Что все нормально, и он снова отправляется в Египет? Зачем волновать ее лишний раз, если до вечера он успеет вернуться?..
Хотя, возможно, дело было не только в этом. В очередной раз представив Кристину в том, «египетском» варианте, Виталий с разочарованием обнаружил, скольких прелестей лишена его жизнь. Все чудеса, которые он творил – мелочи, рутина, в сравнении с красивой девушкой, которой можно обладать. А сколько их, таких девушек!
Подъезжая к «Колесу Фортуны», Виталий увидел стоявшего возле церкви священника. С ним он разговаривал прошлый раз или нет, Виталий не помнил, но священник улыбнулся и поднял руку в знак приветствия. Виталий притормозил, хотя уже показал что сворачивает во двор; до половины опустил стекло.
– Доброе утро, святой отец.
– Я хотел узнать, сын мой, преодолел ли ты искушение?
– Я уж и думать о нем забыл.
– Что же теперь занимает твои мысли?
– Честно говоря, я не хочу этого обсуждать, – Виталий поднял стекло и пропустив ехавший прямо грузовик, свернул к салону
Виталий запер за собой дверь и сбросив пальто, сразу направился к своему замечательному прибору. Уже занес руку, но неожиданно зазвонил телефон. Он ни с кем не хотел общаться, но нельзя же вычеркнуть себя из
– Здравствуйте, – произнес мужской голос. (Виталий решил, было, что это тот злополучный бизнесмен), – извините, не знаю вашего имени-отчества. У вас работает Кристина – это моя дочь. Сегодня она не ночевала дома. Знаете, такое случается с ней впервые, и я очень волнуюсь. Скажите, вчера она была на работе?
– Конечно. Не волнуйтесь, все нормально. У нас тут срочный заказ, – на ходу сочинял Виталий, – поэтому я попросил ее задержаться, а ночью добираться, сами знаете…
– Могла б такси вызвать! – видимо, мужчина успокоился и его волнение трансформировалось в гнев, – почему она, паршивка, даже не позвонила? Или отец для нее пустое место?..
– Успокойтесь. Она звонила – я свидетель, но связь у нас…
– Да? – из рассерженного, голос сделался подозрительным, – а сейчас она где?
– Я отправил ее с документами. Не волнуйтесь, сегодня мы все закончим, и она придет.
– И то слава богу! – на другом конце бросили трубку.
Даша прошлась по квартире, внимательно изучая мебель. Что она хотела найти, неизвестно. Вроде, ничего не изменилось, только, вот, пустота, окружавшая ее, казалась слишком пронзительной, звенящей в ушах и давящей виски, как во взлетающем самолете. Никаких мыслей не было, и это тоже пугало, потому что человек, переставший мыслить, медленно, но верно, погибает.
Взяв оставленный Виталием «отчет о командировке», Даша присела на диван. Описание древнего города заинтересовало ее гораздо больше, чем предыдущие «династические» разговоры – здесь чувствовалась жизнь, которую можно, либо увидеть, либо придумать. Причем, для последнего необходимо