Госпожа Клио. Заходящее солнце

Оставалось надеяться на собственный опыт, ум, хитрость и, главное, на Господа Бога…

* * *

Найплам не стал входить в Чавин. Он понимал, что появление жреца Ланзона вряд ли пройдет незамеченным и только посеет дополнительный ужас среди жителей и так напуганных приспешниками Атауальпы. Весть о том, что жрец покинул святилище, наверняка понесется дальше, до самого дворца Великого Инки, и придется честно ответить, что он ожидает пришествия Крылатого Змея. Такое пророчество карается смертью, и он умрет, не исполнив своей миссии.

По узкой тропе Найплам спустился к реке. Город остался выше, словно птичье гнездо, прилепившееся к скалам. Когда-то он занимал территорию до самой реки, но каждую весну мутные потоки вырывались из берегов, сметая жалкие человеческие жилища, поэтому люди покорно отступили, оставив между собой и своевольной стихией широкую нейтральную полосу, покрытую каменными глыбами, принесенными с гор. Сама же река, успокоившись, неспешно катилась по серо-черному ложу, проточенному в породе, и напоминала выползшую на охоту анаконду. О близком соседстве людей говорили только плоты, наполовину вытащенные на берег, и подвесной мост, искусно сплетенный из лиан, накрытых сверху тростником. Он слегка покачивался, создавая иллюзию непрочности, но Найплам знал, что по нему могут передвигаться целые отряды воинов, нагруженные ламы и даже восседающий в богатых носилках курака со всей свитой, раз в году отправлявшийся к Великому Инке с докладом о состоянии дел.

Но мост не интересовал Найплама. Он спустился вниз и остановился, глядя по сторонам. Давно уже ему не приходилось созерцать радостную природу, когда у кромки воды замерли миниатюрными изваяниями цапли; сине-красные зимородки носились над поверхностью, как брошенные щедрой рукой драгоценные раковины, а в вышине играли сытые коршуны, не обращая внимания на потерявшую бдительность добычу. Гармония, наполнявшая мир, вносила в душу совсем новые ощущения, отличные от мрачной обстановки пещеры, хотя Найплам знал, что все это жизнерадостное буйство недолговечно, поэтому к нему нельзя привыкать и отдаваться ему в своих чувствах, ибо только власть Ланзона вечна.

Найплам подошел к плотам. Их было четыре, сделанные по единому принципу и отличавшиеся только размерами. Он выбрал средний, собранный из восьми толстых стволов бальсы,[20] очищенных от коры, и поэтому блестевших белизной. Плот казался наиболее надежным, и в то же время, не слишком громоздким. В глубокие зарубки были аккуратно уложены поперечины, скрепленные рогатками из самого прочного дерева – сурибио, дополнительно обвязанные лианами. Посреди плота стоял навес из жердей, укрытый листьями. В нем лежала циновка, а рядом шест и два длинных весла.

Найплам раздумывал, как ему столкнуть плот в воду, когда на дороге, ведущей из города, увидел Ранчу. В руке девушка несла короткое копье, а на плече небольшой мешок из шкуры капибары.[21] Не говоря ни слова, она подсунула под бревна несколько гладких круглых камней, и после этого плот мягко вошел в воду. Ранча прыгнула на него и подождав, пока Найплам сделает то же самое, уверенно взялась за шест. Отогнав плот к середине реки, она выпрямилась и подняла лицо к солнцу.

– Моча, помоги мне, даже когда я буду идти по Большой Реке под звездами и не смогу лицезреть тебя, потому что я буду думать только добрые думы…

– Ты забыла куда мы плывем? – перебил Найплам, присаживаясь возле навеса, и доставая листочек коки.

– Мы плывем биться с Крылатым Змеем, разве не так?

– Ты ничего не поняла. Мы не можем с ним биться. Мы плывем, чтоб встретиться с Ланзоном и просить его унять огнедышащее чудовище. Поэтому оставь свои мысли при себе и доверь мыслить мне.

– Хорошо, – Ранча вздохнула, – но все равно я должна была сказать об этом, чтоб Солнце не думало, будто я предала его.

Шест уже перестал доставать дно, и Ранча заработала веслом, хотя никакой необходимости в этом Найплам не видел. Течение само несло плот по самой середине реки, поэтому острые скалы, отмели и упавшие в воду деревья, угадывавшиеся по семействам бакланов, которые сушили там свои крылья, были слишком далеко. Найплам забрался под навес и закрыл глаза. Он не знал, чем заняться в отрыве от своих ежедневных ритуалов и думал только о том, чтоб время неслось быстрее; гораздо быстрее, чем вода, чуть слышно плескавшаяся у бревен…

* * *

Сознание возвращалось постепенно. Сначала Женя почувствовал, что лежит; потом понял, что лежит на траве и веточка колет его щеку; потом услышал сигнал автомобиля, скорее всего, не имевший к нему никакого отношения.

– Пошли, Вер, – произнес мужской голос.

– Ты что не видишь, человеку плохо? – ответил женский.

– Алкашам всегда хорошо. Пошли.

Шаги прошуршали дальше, а через минуту рядом заурчал двигатель. Резкий запах выхлопных газов подействовал, как нашатырь, окончательно приводя Женю в чувство. Хлопнула дверца, и открыв глаза, он увидел лицо в милицейской фуражке.

– Вставай! У нас есть прекрасное место для отдыха.

– Я не пьяный. Это, наверное, сердце, – видимо, Женин голос звучал трезво и убедительно, потому что милиционер спросил:

– «Скорую» вызвать или сам дойдешь?

– Сам дойду. Отпустило, вроде.

– Тогда топай отсюда.

Лицо в фуражке исчезло, стих удаляющийся шум двигателя, и воздух сразу сделался чище. Женя нашел силы, чтоб сесть; огляделся, соображая, где находится. Оказывается, все очень просто – он в сквере; рядом памятник Пушкину, оперный театр; чуть дальше, областная библиотека, а над головой густые кроны деревьев стараются скрыть от него голубое небо. Картинка получилась четкой, не допускавшей никакой двусмысленности. Нельзя сказать, чтоб на душе стало совсем спокойно, но, по крайней мере, исчез страх перед неизвестностью, обычно ориентированный на самые кошмарные варианты. Оставалось выяснить, зачем он попал в центр города, и, главное, как? Этот фрагмент начисто выпал из памяти. …Если это сердечный приступ, то почему я не чувствую боли? Должны же быть какие-то остаточные явления… Может, меня ограбили и вывезли сюда?.. – стряхнув с рубашки налипшие травинки, он нащупал в кармане ключи от квартиры и бумажник, – значит, нет… А что же случилось?..

Во всем теле Женя ощущал слабость, но не болезненную, а, скорее, усталостную, будто прошел пешком много-много километров, и это чувство являлось единственным, связанным с недавним прошлым. Он цеплялся за него, пытаясь вспомнить, – я устал… я долго шел… блин!.. Куда и зачем?..

Женя поднялся и пошатываясь, побрел к остановке, когда услышал за спиной:

– Сядь, Евгений. Нам надо поговорить.

Женя усомнился, к нему ли относились эти слова, но на всякий случай обернулся и увидел «рыжую».

– Снова вы?!.. Откуда?.. – он замер, приоткрыв рот.

– Твоей милостью, – «рыжая» усмехнулась, – садись.

Женя опустился на ту же скамейку. Ощущение текущего момента вернулось полностью. Он похлопал себя по карманам, ища сигареты, но не нашел. «Рыжая» тут же услужливо протянула пачку, и Женя осторожно вытащил длинную тонкую сигарету.

– Они слабенькие, но сейчас тебе и такие сойдут, – она щелкнула зажигалкой.

Затянувшись, Женя почувствовал, что не только рот, но вся черепная коробка наполняется ароматным туманом. Мысли сразу заблудились в нем, растеряв причинно-следственные связи, и осели на дно, оставив лишь клубящуюся пустоту.

– Ты помнишь что-нибудь?

– Нет, – честно признался Женя.

– А как же собираешься писать роман?

…Роман!.. – Женя не знал, выходил ли дым у него из ушей, но сознание стало