Госпожа Клио. Заходящее солнце

– Ешь, – повторила Ранча, продолжая держать перед ним раскрытую ладонь.

– Я привык есть мало. Все избыточное не приносит пользы.

– Мужчина должен есть два раза в день, чтоб иметь силы для сражений. Так говорит Великий Инка, который знает все.

– Я не собираюсь ни с кем сражаться. Убивать друг друга в битвах – это удел слуг Великого Инки, а мой – общаться с Ланзоном. Правда, не знаю, как теперь смогу это делать, – он ощупал висевший на поясе жертвенный нож, который раньше скрывала одежда, и вздохнул, – мой сосуд, в котором я хранил кровь ламы, разбился.

– Я достану тебе новый сосуд и новую ламу, – сказала Ранча так, будто успокаивала обиженного ребенка, – а пока ешь.

Найплам взял еще пару зерен и отвел ее руку. Ранча тут же высыпала в рот половину оставшихся запасов.

– Завтра, – она, словно оправдывалась, – я обязательно убью капибару или оленя. У нас будет мясо, мы разведем огонь.

– Ты ж говорила, что мясо можно получить только в тамбо, когда наступает праздник Солнца, – напомнил Найплам.

– Это правда, – Ранча вздохнула, – все дикие звери тоже принадлежат Великому Инке. Если я признаюсь, что самовольно убила одного из них, меня жестоко накажут.

– А ты не признавайся, – посоветовал Найплам.

– Как я могу не признаться тому, кто знает все? Ведь тогда наказание будет еще суровее – меня убьют, а за мое преступление будет отвечать весь айлью в течение нескольких поколений.

– Зачем же ты собираешься охотиться? Мы можем поискать на берегу ачита.[22]

– Ты должен хорошо есть, чтоб дойти до Большой Воды.

Найплам удивленно повернул голову. Он не понимал, почему ради него эта девушка готова пожертвовать своими родственниками, включая тех, которые еще даже не родились, хотя совсем недавно говорила, что с радостью отдаст за них свою собственную жизнь. Это было настолько необъяснимо, что сознание даже не хотело браться за решение подобной задачи, поэтому он решил упростить ее:

– Меня ведет Ланзон, – сказал он, – он хочет, чтоб я встретился с ним, иначе б не внушил мне желание, покинуть святилище.

– Я тебе верю, но человеку, как птице, зверю и рыбе надо чем-то питаться. Даже Великому Инке – Сыну Солнца… я так думаю, иначе, зачем ему приносят столько пищи?.. Хотя мне и не положено об этом думать. И ты тоже человек, поэтому я буду заботиться о тебе.

– Хорошо, если тебе так хочется, – согласился Найплам, видя, что говорят они о совершенно разных вещах.

– Ведь ты человек? – не унималась Ранча, – у тебя, как у всех, есть айлью, да?

– Нет.

– Но так не бывает, – Ранча растерялась, – все люди имеют свой айлью и своего предка. У нас, например, это уаман, а у тебя?

– Я не знаю его. Ребенком я просто бродил по улицам Чавина, и мне предложили отвести черную ламу к святилищу Ланзона. Больше я ничего не знаю.

– Странно… – задумчиво протянула Ранча, не зная, о чем бы еще спросить.

– Давай спать, – Найплам вытянулся на голых камнях и повернулся на бок. Ланзон сегодня не вторгался в его сознание, предоставив возможность для отдыха, но пустота мгновенно заполняется посторонними мыслями, поэтому Найплам подумал: …Если я все-таки обычный человек, то почему не похож на других? Почему я не верю Великому Инке? Почему я могу прожить жизнь в темной пещере, не общаясь с существами из своего рода и не радуясь солнцу? Почему, в конце концов, я иду навстречу Ланзону, а остальные решают, к кому примкнуть, к Уаскару или Атауальпе?.. Значит, я не просто человек…

– Мне холодно, – раздался из темноты голос Ранчи.

Найплам слышал, как она тоже сбросила сырую одежду, расчистила себе ложе, убрав острые камни, и затихла. Но, видимо, сон к ней не шел.

– Я – красивая женщина, – продолжала она, – и у меня было много мужчин. Почему ты не хочешь стать одним из них?

– Ты красивая, – согласился Найплам, – но я не знаю, есть ли у меня желание становиться твоим мужчиной, ведь это не требуется для служения Ланзону.

– Мне не нравится, что ты думаешь, как девушка из «дома избранных женщин». Зачем же нам даны остальные радости, если мы не будем ими пользоваться? Потому я и не захотела уйти в «дом», хотя могла это сделать, являясь дочерью курака.

– У тебя для этого имелся выбор, а у меня нет. Не я выбрал Ланзона, а он, меня.

– Я все равно буду заботиться о тебе…

Камни зашуршали. Видимо, Ранча сменила позу и снова затихла, теперь уже до утра.

* * *

Проснулся Женя утром, проспав почти сутки. Он смутно помнил, что снились ему инки, но какими они были и что с ними происходило, память не сохранила. Зато чувствовал он себя вполне нормальным человеком – помыл вчерашнюю посуду; убрал пустую бутылку; позавтракал «фирменной» лапшей из пакета и только успел закурить, как раздался звонок в дверь. Его сознание уже настолько адаптировалось к обстановке, что он усмехнулся: …Ишь, когда ей надо, она проникает сквозь стены, а тут звонит… порядочная, блин!..

– Как самочувствие? – осведомилась «рыжая», совсем как врач на утреннем осмотре.

– Могло быть хуже, потому что водку я вчера допил.

– Догадываюсь, – она улыбнулась, – я тут пива тебе принесла.

– Спасибо, – Женя взял холодную банку. Нельзя сказать, чтоб его мучило похмелье, но от пива он никогда не отказывался.

Они уселись на кухне. Женя мелкими глотками вливал в себя горьковатую жидкость, а «рыжая» помешивала кофе в крошечной чашке.

– Знаешь, – «рыжая» вдруг засмеялась, – какой самый дорогой кофе? В Индонезии есть зверек, который поедает кофейные зерна, но переварить их не может. Зато он ароматизирует их своим желудочным соком, а потом, целыми и невредимыми, выводит из организма через задний проход. Это и есть самый дорогой кофе – ароматизированный так, как невозможно добиться химическим путем. Так вот, писатель – это тот же зверек. Он ароматизирует историю, не нарушая ее состояния. Он не имеет права ни во что вмешиваться! Как только писатель пытается стать участником событий, у него, как говорили раньше, появляется «гражданская позиция», и герои тут же делятся на «своих» и «чужих», на плохих и хороших. Они начинают служить идее. Я доступно объясняю?

– Вполне, – Женя подумал, что сказанное напрочь рушит традиционное представление о писателе, как о трибуне, зовущем к неким целям и идеалам.

– Но придуманных героев еще можно потерпеть, – продолжала «рыжая», – гораздо хуже, когда автор пытается изменить историческую действительность в угоду личным симпатиям. Это совсем другой жанр – публицистика, где как раз и занимаются пропагандой идей. У тебя есть дар владения словом, потому я и попробовала работать с тобой; попробовала, согласись, очень корректно – я подогнала тебе мага, чтоб ты мог черпать историческую правду; насыпала кучу подсказок; ты захотел переспать с Дашей – я включила ее в цепочку; когда ты начал путаться, дала тебе помощницу – Настю…

– Это все сделали вы?!.. – изумился Женя.

– А то кто же? – «рыжая» гордо улыбнулась. Видимо, тщеславие не было ей чуждо, – думаешь Даша сама прыгнула к тебе в постель? Размечтался!.. Она любила мужа, но искусство требует жертв… короче, не будем углубляться в детали. Я окружила тебя такой заботой, как ни одного из своих авторов, однако… – вздохнув, она отодвинула пустую чашку, – на второй же вещи ты не оправдал моих надежд – ты слепил такое… да простят меня музы, говно!.. Да, я разозлилась, честно говорю, и сломала схему, – «рыжая» замолчала, и Жене оставалось только бессмысленно хлопать глазами. В его голове крутилось столько сумасшедших мыслей, но он не мог ухватиться ни за одну из них, – но ты оказался упорнее, чем я думала. Я